ГЕННАДИЙ КАПРАНОВ
(1938 - 1985)
Здесь даже мелочи – не мелочи.
В России голод и война.
А ты?.. Два мальчика и девочка,
И мать больна, а ты одна.
Нет, нашу хату не сожгли,
И нас ни разу не бомбило,
До нас фашисты не дошли,
А что уж было, то уж было.
Казалось, всё запластовалось,
Угомонилось, улеглось…
Молчать об этом удавалось,
А вот забыть не удалось.
Бывало, скопишь все обиды,
Все боли маленькой души,
И бьёшь!.. И – трр – под ногтем гниды,
И раз! раз! раз! – под ногтем вши.
Теперь-то и в помине нет их,
И с кем ни говоришь сейчас, –
«Да, помню, были вши у неких,
Но – боже упаси! – у нас…»
Отшибло, что ли, память ихнюю?
Стыдится швов и шрамов жир.
Но разве жир – защита истинная? –
Нет! Шрамы борются за мир!
Нет в шрамах никакого срама.
Я ничего не позабыл.
Чего стыдиться, правда, мама?
Кто воевал, тот ранен был.
Не брезгуя любым трудом,
В грязи и боли оборонной
Ты восстанавливала дом,
Как будто город разбомблённый.
И сквозь надломленность, надрывность
Пройдя, ты сберегла в душе
Чуть смешноватую наивность
И честность, редкую уже.
У нас здоровая натура.
Но боль есть боль, и хороша
Тем, что чем больше терпит шкура,
Тем меньше – совесть и душа!
Простые вещи
Будто в Петербург — Рязань,
глупый школьник вдохновенья,
я в гостиницу «Казань»
нёс мои стихотворенья.
То есть так назвал бы их,
скажем, школьный литератор.
Нес я кое-что
из рифм,
тропов
и аллитераций.
Воду в ступе я толок:
вот, мол, сочинитель местный...
Головой под потолок
и убийственно известный,
вниз спускаясь метров с двух
и телесно и душевно,
снизошел не высший дух —
настоящий Евтушенко!
Евтушенко дал мне стул,
растянулся на кушетке,
взял листки мои,
вздохнул
и...
наверно, акушерки
так вот делают аборт;
сжавши ручку с пастой красной,
взял вступительный аккорд.
Ручка - инструмент опасный! —
начала скрести грехи,
умерщвляя их моментом...
Корчились мои стихи
под блестящим инструментом.
Я сидел и дым пускал,
искурил полпачки «Шипки»...
Ой, какие допускал
я глупейшие ошибки!
Хоть к расправам я привык,
но — с поэзией прощался:
«беловик» мой — в черновик
очень грязный превращался.
Взяв назад свой «фолиант»,
весь я сдался: «Бейте хлеще!»
Он мне: «У тебя талант —
говорить простые вещи».
Волки
Волки, волки, ищут вас двустволки,
вслед за вами ходят сапоги.
Берегут вас сумерки да елки,
да четыре собственных ноги.
По миру о вас плохие толки.
Волки, вам опасны лес и луг,
потому что вы не псы, а волки,
потому что не едите с рук.
Волки, волки, тощи вы и нищи,
но зато, как жизнь ни голодна,
на пустой звонок заместо пищи
никогда не потечет слюна.
Пал вчера матерый под картечью.
Долго кровь не уставала течь.
А сегодня у волчицы течка,
и сильнее течка, чем картечь!
Пусть в лесу двустволки лают звонко,
пусть сквозь елки псиною разит –
все ж волчица нового волчонка,
вопреки картечи, народит!
***
Уживался я с любыми –
с худшими и с лучшими.
Если б вы меня любили,
вы бы меня слушали.
Не было б непониманья,
ну, а если б поняли,
вы бы без напоминанья
обо мне бы вспомнили.
Что же вы меня забыли,
чёрненького, с чубчиком?
Если б вы меня любили,
я бы это чувствовал.
Прошлое – под слоем пыли.
Хоть бы моли съели бы!
Если б вы меня любили!..
Ладно. Кабы, если бы.