Гроза обходит стороной,
гремят тяжёлые раскаты,
бьёт ветр упругою волной,
перетекает в перекаты.
На кладбище – вороний гвалт,
сороки скачут, суслик мчится.
Здесь каждый подношенью рад,
корми, да успевай креститься.
А время катится, летит
вдаль семимильными шагами.
Из люльки на меня глядит
малыш и гулькает слогами.
Чего-то тужится сказать,
наверное, что жизнь прекрасна.
По гульканью не угадать,
а впрочем - рад, и так всё ясно.
Малыш выносит приговор:
людской толпе, людским порокам.
Не людям улыбался он,
а пролетающим сорокам.
Нахмурил лобик и молчит.
Взгляд – парадигма аксиомы.
В нём – новый человек сидит,
а мы тут – плачущие гномы.
Чу, день второй. Трава, роса.
С оградки на оградку – белка.
Тут – место рыжего кота,
ему поставлена тарелка.
Куст земляничный. Солнцепёк.
Отведай ягодок, поспели.
Чего ты ищешь, дурачок?
Мы каждый тут – в своей постели.
Мир – это яд, а может – вздор,
а может – ожидание чуда.
Вот, смотрит девушка в упор,
читаю её имя – Люда.
Раз десять мимо проходил,
смотрела строго, осуждая.
Холодные глаза могил,
где жизнь окончена простая.
И вот итог: запомнил всех,
фамилии, имена и даты.
Парковочный последний цех,
и – праздник штыковой лопаты.
А рыжий кот, он только ждёт,
глаза прищурит, мол, уронит
кто, иль колбаску поднесёт,
после того, как похоронит…
…