«В городе Энский, у белых стен древней церкви сидит старичок с длинной, жиденькой бороденкой и просит у прохожих милостыню. Это и есть твой школьный друг, бывший вор, наполовину выживший из ума. Будешь в этом городе, не проходи мимо одинокого старика – подай ему». – Так ответил один мой знакомый на вопрос о моем бывшем друге.
«Какой старичок? – удивившись, подумал я. – Какой нищий и полоумный?
Я представил город Энский, на берегу извилистой живописной реки. Старинную церковь с окнами – бойницами в мощных стенах. В таких церквях люди, в давние годы, и Богу молились и от врагов укрывались. Не до красоты было при возведении храмов, но веет от них русским духом и силушкою непокорною.
И увидел я у церкви той немощного мужичка, сидевшего в тени деревьев.
Вокруг него бродили голуби и иногда искоса поглядывали на него. Эти птицы некогда были страстным увлечением старичка. Голуби, лошади, цыгане и жажда приключений.
Эх, Саня! Лучший друг моей юности. Помнишь, Саня, как мы думали о старости и о том, как мы, сидя на скамейке, и поглаживая седые бороды, будем нести друг другу всякую чушь, чтобы просто скоротать время. Но старость была для нас так далека – что мысли эти смех вызывали. Только сейчас – то уже не до смеха - все оказалось печальнее. Но я думаю, Саня, ты просто мужик одинокий и неухоженный. От тюрьмы и сумы, говорят, не зарекайся, а ты и не зарекался.
А ведь мы вместе шли по одной кривой и пыльной дорожке, наглые и дерзкие.
Проезжая через город Энский я остановился в историческом центре, поглазеть вокруг, без всякой надежды увидеть его…
Я никогда бы не узнал его, увидев случайно, но по рассказу нашего общего знакомого и по наитию я понял – это был он, Саня.
Старик с жиденькой бородкой, в поношенной одежде, с взглядом одичавшего кота: бездомного, голодного и ободранного. Как ты ненавидел эти котов, Саня, с каким садистским остервенением ты душил их.
Я посмотрел в небо – там облака. Я представляю, что облака это мысли земли.
А земля думает сегодня о чем - то хорошем. Потому что облака сегодня легкие и в них столько мудрости – что хочется думать вместе с облаками.
И о чем думаешь ты Санька, глядя на эти облака. Ты ведь голубятник,и любил этих птиц, они пили из твоего рта воду. И ты загонял стаю в небо высоко, высоко – одни точки виднелись.
Ты любил голубей и ненавидел котов. Коты доставали твоих птиц.
Я не был голубятником, но я любил птиц, и мне было жалко котов.
…Я подошел к Сане и протянул ему несколько тысяч.
Он с удивление поднял глаза и посмотрел на меня.
- Привет старичок! – бросил я фамильярно с неуместной улыбкой. И видя, что Саня в суппорте, с такой же глупой улыбкой продолжил:
- Эх, старичок, Санька! Мой ровесник и однокашник, давай я тебе напомню песню нашей молодости. Мы были наглые от избытка гормонов – хотелось насиловать, бунтовать и безумствовать.
Помнишь Саня, как мы зимой напились с тобою и заблудились в метель.
Как казак Чуб с кумом в рассказе Гоголя «Ночь перед рождеством».
Не видно: ни звезд, ни месяца – ничего. Ходим кругами, обнявшись и поем:
- Сам пью. Сам гуляю. Сам себе я наливаю. И вдруг упираемся во что – то…
А это и не столб и не дерево – старушка, какая – то…
- Эй, тетка! – кричишь ты. - Выведи нас к дому.
Тетка эта, матерью твоей оказалась. Шла за нами следом – что бы ни замерзли. А мы перед ней приплясывали: - Сам пью. Сам гуляю.
Помнишь Саня, как ты женился на студентке, умной, но флегматичной особе. Какой бесенок вас связал - случайный, эротический роман иль скука без любви. Но кончилось все свадьбой, и не простой: мы запрягли лошадь в сани и мчались по снежному полю, визжа от избытка эмоций. А твоя мама нам вдогонку причитала: «Что машину надо было заказать, цветочками украсить, куклу на бампер посадить – что бы все было как у людей.
Тебе же Саня,что ветер,что материнские слова - все нипочем. Погоняешь лошадку с детским восторгом через снежный простор, куда угодно – просто так. А ты Саня и жил так – мчался и мчался с хулиганской удалью, оставив где – то свою жену и сына. Притормозить бы надо, остановится и осмотреться, а ты кнутом по спине лошади, и вперед.
Помнишь Саня, как ты лихо очистил колхозный магазин. Набил сумки водкой, шоколадом, колбасою, консервами. И потом, с этими сумками, сел в электричку и поехал, довольный как пионер, что его отправили в летний лагерь.
И тут по вагону – участковый. А сумки большие и колбасой копченой по всему вагону воняет, - и это была твоя первая ходка. Мы ведь тогда все вместе делали – просто меня в армию раньше тебя забрали.
- А помнишь, Саня? - И тут я осекся, увидев в его глазах пустоту, и меня там не было.
Да Саня, мы были с тобою друзьями, но это было так давно. Прости, но я к тебе не приеду. Я просто думаю, глядя на облака и мне грустно. Облака плывут и плывут, и мне жаль и себя и прожитых лет и тебя Саня.
Я знаю, что к тебе наведываются твои родственники, но ты посылаешь их куда подальше. И тебе, никто уже не нужен – хотя всякое бывает…
- Слушай мама, там, у церкви сидит нищий старик и вокруг него ходят голуби, и он их кормит булкой, хотя сам просит на хлеб.
- Ты ему подай, Антоша, - ответила пожилая уставшая женщина, по - видимому своему сыну, которому тоже было лет сорок. – Я знала одного голубятника, он любил птиц, с ними разговаривал, и они ему в ответ ворковали и пили из его рта воду. Женщина задумалась и, вздохнув, сказала: - Бог с ним, с этим нищим, судьба видать у него такая. Пошли сынок, к машине, нам еще долго ехать.
Эпилог.
Я смотрю вниз из окна. Там, в одно и то же время, старушка выходит разную бездомную тварь кормить.
За ней идут вальяжные, соблюдая иерархию коты. В стороне скромно сидят голуби.
Иногда приходят собаки. Собаки не гоняют кошек, кошки не трогают голубей – все чинно. Какая – то идиллия – дворовое перемирие во время трапезы.
Вот только наблюдаю я за голубями: они больше по земле, как пешеходы ходят, летать ленятся. А уж ввысь взлететь, чтоб от них в небе одни точки остались - это им уже не под силу. Зачем свою удаль показывать – старушка добрая и так накормит.
08. 2020г.