***
Ромашковым венком я короную,
в момент невыразимого покоя
смиренно замерев в полупоклоне,
склонённую же голову родную.
Я редко столь высокое встречаю,
но ты теперь со мной, и это чудо.
До смерти и за ней я не забуду
тебя, и в незабудки облачаю.
***
Тебя и в незабудки облачаю,
и в белые туманы, и в прохладу.
Мечта о доме обернулась адом,
мечту о мире горечью венчает.
Моя океаническая фея,
храни меня, иначе я разрушусь,
не выдержу эмпатию и ужас,
под васильковым небом холодея.
***
Под васильковым небом холодея,
я жду ракет, разрушащих мой город.
Предчувствие беды сжимает горло.
Мой дом стоит в долине смертной тени.
Я знаю, что во время пеплопада,
когда скользит по карте перекрестье,
я снюсь тебе: я в безопасном месте,
в лавандовых горах, в лучах заката.
***
В лавандовых горах, в лучах заката
отказываюсь быть произнесённым,
молчи меня, прозрачно, невесомо,
и облаком запутай в лемнискату.
Послушный тишине, тебе в угоду
замру короткой вечностью в ладони.
Увидь меня таким. Я буду помнить,
ты – колокольчик в лавовых породах.
***
Ты – колокольчик в лавовых породах,
трепещущая жизнь в застывшем камне,
и оттого ты тоже дорога мне,
в моей-то злой судьбе, в мои-то годы.
Неси несуществующее "вместе"
и в гладкой полутьме обсидиана,
и в городе у гула океана,
и в лютиковых россыпях созвездий.
***
И в лютиковых россыпях созвездий
я буду похоронен и потерян.
Я выбрал для себя, по крайней мере,
конец – исчезновение без вести.
Я только умереть до срока волен,
и больше не дозволено решать мне.
Взметнулся ураган кровавой жатвы.
Я – маковой поле той же крови.
***
Я – маковое поле той же крови,
вскипевшей и обрушившейся гневом.
Земля горит, в земле горят посевы.
Я взорван, изувечен, перекроен.
Вчера была среда, сегодня вторник.
Очнувшись от кровавого дурмана,
оплакивал кольчугу из тумана,
которую с тебя содрал шиповник.
***
Которую с тебя содрал шиповник
надежду на спасение от боли?
Спеши сбежать от рук моих на волю,
я многому задетому виновник.
Простимся. Не сегодня, значит, завтра.
Безумие звенит, и я зверею.
Но всё ещё ко мне приходит фея,
черёмуховой тьмой околдовав, – ты…
***
Черёмуховой тьмой околдовав, ты
на время удержала бурю горя
о мёртвых, и о мире, и о море,
шумящем и потерянном взаправду.
Играй своим прибоям на свирели –
мне в этом мире музыки не стало.
Вся магия, которой ты спасала,
истаяла с цветением сирени.
***
Истаяла с цветением сирени
последняя мольба и человечность.
Я знаю, ты спешишь меня сберечь, но
ты медленнее всех сопротивлений.
Здесь ненависть, священна и воспета,
обрушилась девятым чёрным валом,
и ни одна беда не миновала.
Дожить теперь до вереска и света.
***
Дожить теперь до вереска и света,
сестра моя, а дальше разберёмся.
Я выдохну и выползу на солнце,
больной, едва живой, но обогретый.
И пусть любовью сменится отвага!
Не верится, но хочется поверить,
что для меня ещё наступит время
календулой целить себя и плакать.
***
Календулой целить себя и плакать –
озёра слёз наполнены на годы.
Мы выстрадали новую свободу
под старым, но не выгоревшим флагом.
И несмотря на ненависть стальную,
на всё, во что я верю и не верю,
немыслимую, горькую потерю
ромашковым венком я короную.
________________
Ромашковым венком я короную
тебя, и в незабудки облачаю,
под васильковым небом холодея,
в лавандовых горах, в лучах заката.
Ты – колокольчик в лавовых породах
и в лютиковых россыпях созвездий,
я – маковое поле той же крови,
которую с тебя содрал шиповник.
Черёмуховой тьмой околдовав, ты
истаяла с цветением сирени.
Дожить теперь до вереска и света,
календулой целить себя и плакать.