Я не роптал, не верил – просто был,
святой души, утратившей свой пыл,
не в силах удержать в междуреберье.
Я ел и пил, свои сомненья длил –
я по теченью нашей жизни плыл,
в себе невольно взращивая зверя.
Я не хотел того, но, верь – не верь,
зверь рос во мне за счёт моих потерь,
питаясь тем, что убивало время.
Я ж становился, выбившись из сил,
безвольной ветвью древа Иггдрасиль
и человечность ощущал, как бремя.
Вещали мерзость бесы всех мастей
в медийной первородной кислоте –
безумные – вначале было слово.
Зверь содрогался в сполохах страстей,
но взгляд потупил глупый фарисей,
не замечая истинного снова.
А саранча железная ползла,
и не ясна была структура зла
(тут немота бы благостью явилась).
Но кто-то произнёс: «Война, зола»,
и превратились в сущее слова,
и непотребность в правду обратилась.
И Ангел первый вострубил окрест.
И – брат на брата, в перекрестье – крест,
испачканный святой безвинной кровью.
И деньги снова подобрал Матфей.
И нет того, кто был бы всех мудрей,
чтоб исцелить безумие любовью…