Когда в своем зеркальном отраженье
Я видел пухлогубого юнца,
А не суровой силы воплощенье,
То огорченью не было конца.
Я жаждал сероглазого суровства,
И профиля острее топора,
И несомненным признаком геройства
Мне виделось отсутствие добра.
Но африканских губ моих рисунок
Меня порой в отчаянье приводил,
И состраданье с ласковостью в сумме
Старался истребить, что было сил.
Но жесткость горше бедами чревата,
(Я это понял только лишь потом),
При видимости силы хамоватой
Она весьма нестойка на излом.
Быть может, в том истоки русской силы,
Нас поднимавшей многажды с колен,
Что по Завету много возлюбили,
Оставив злобу люте падшим в тлен.