***

Как коробка, облитая керосином,
Как тряпичная кукла на праздник -
Сжигаю себя днями пустыми,
Рвусь на куски и бросаюсь в синие пламя.

черти прыгают на костях.

Черти рады душе новоприбывшей,
Обвивают шею костлявыми паклями,
Тащат, больно хватая за уши,
К алтарю, где вальяжно уселся парень.
Он, глазами цвета чёрного макинтоша,
Прожигает взглядом, опаляя воздух.
Мне становится невыносимо тошно,
Ухмыляюсь, все презрение вложив в походку.
Подхожу близко, бесстрашно сократив расстояние,
Черти сзади что-то поют на адском.
Парень всю жизнь мою прокрутил, как в кинотеатре
И лишь скривил губы в улыбке приторно-сладкой.
В секунду глаза стали алым сгустком,
Во лбу по краям выступают рога,
Ухмыльнувшись, берет на руки грубо
И кладёт меня на алтарь.
Его волосы, словно сажа,
Его тело надгробный камень,
Его голос заставляет бежать мурашки,
К нему, к такому дьявольски страшному, все равно меня тянет.
Молча смотрю, как кровь подо мной закипает, бурлит,
Где-то слышатся крики заблудших душ, обезвоженных тел.
Кто сказал, что если единожды будешь убит,
Тебе не выпадет шанс, оказаться ещё раз во тьме.
Тот парень - все семь грехов,
Чёрный сгусток, сплошной порок.
Горе людское волнует лишь слабаков,
Ему на этот счёт давно преподали урок.

Совсем юный со светлой душой,
Сверкая зелёными, как листва, глазами.
Шёл, ещё не мужчина, но уже герой
Что-то тихо под нос себе напевая.
Не знал он ни зла, ни боли
И верил, что все во благо,
Даже пролитое от меча море крови
Лишь судьба, предначертанная Богами.
О, как он был глуп,
Там, сверху, над ним смеялись,
Судьбою лишь суждено закопать свой последний праведный труп
И стать тем, кого люди после веками боялись
Белые крылья с жестокостью были оторваны,
Боль застелила ясные до того глаза,
Вся вера в любовь превратилась в грязные помыслы,
Всё чистое, белое и невинное покрыла тьма.
На смену, выросли черные, как смола, перья,
Обрамленные кровавым цветом.
Он единственный, одинокий, первый
Чья сила так до конца и не раскрыта в завете.