Пушкинские старухи, прорухи судьбы обходя,
выносят на солнце ревматизма весёлый артрит.
Видишь ли, после оцинкованного железа дождя
ярче горенье того, что обычно в небе горит,
острее запахи, чётче полутона, кирпичнее лица
тех, кто ещё от бедлама политики не угорел.
Пушкинские старухи предпочитают и журавля, и синицу,
и туз – непременно козырный – у каждой из них в рукаве.
…К берегу пришвартовался корабль, сходит по трапу шкипер.
Судно коммерческое: масло, дрожжи, мука на блины-оладьи, и
строительный материал – для Клавдии импортный шифер.
(Клавдии со стариком повезло; ему ничего не жалко для Клавдии).
Следом за капитаном Руслан, от скитаний уставший, но милый;
верности пояс – для жёнушки спящей, (все перерыл кладовые комиссионок);
made in Лукоморье, жемчуг да бриллианты в сокровищницу Людмилы;
вот удивится Людмила, мутные очи открывши спросонок.
В клетке – золотой петушок; для Дадона заказывал зведочёт.
Зело тревожно Царю: беда какая незваная, силы бранной набег,
а петушок в ту сторону обернётся и кукарекать начнёт,
оружие к бою, мол, свистать всех дадонопослушных наверх.
Кстати о них, встречай цветами, оркестрами поскорей!
Пушки палят салюты, ура! Ребятушки – бравы.
Гроб из дуба зелёного для мёртвой царевны несут семь богатырей,
и для припарок мази лечебные да целебные травы.
...Я же одна возрастом – не Бальзак, и по Тургеневу – не дева,
вышла на берег: себя показать, на читателя посмотреть.
Направо ходила – коня потеряла. Голова пригодится: налево
пока не пойду. Вообще никуда не пойду, везде без разбору – смерть.
В лампаду керосинчика подолью, добрым утешу словом
женщин Некрасова, женщин Блока, лежащих во рву.
Пушкинские старухи – в тренде и в моде снова,
а мало вам будет – цариц Шамаханских сюда позову.