Алёна, когда я забирала её из садика, порылась в своём шкафчике и вытащила какой-то не то листок, не то конверт…
— Я это сама понесу, бабушка. Извини, не могу тебе это показывать…
— А что там такое-то?
— Это… ну, это для своих…
— А я что, чужая?
— Нет, своя, конечно, но это только папе и маме.
Я отстала, сами понимаете. А когда Ленуська приехала за чадушком, и мы побежали к машине, Алёнка вдруг в дверях подъезда торопливо всё-таки раскрыла секрет. Дело в том, что на её поделке – это такой рисунок сложный с вырезанными дополнительно клапанами не клапанами, дверками не дверками – тырится какой-то (ну забыла я!) персонаж…
— Понимаешь, бабушка, он там моется в душе. За шторкой.
— И что?
— Ну вот застен… застенчнивый он.
— Застенчивый?
— Да. Стыдно ему, бабушка. Если шторку открыть, то все увидят его голую жопу.
— Алёна!!! – спотыкаюсь я от неожиданности. – Так некрасиво говорить!
— А все говорят!
— Что значит «все»? – вот, кстати, да, надо будет у Алёнкиных родителей спросить, кто таки эти все?.. – Слово такое, конечно, есть, но в приличном обществе его не принято произносить. Мало ли, какие слова есть! Такие непристойные бывают, что заборы краснеют…
— Да? – живо заинтересовался ребёнок. – А скажи мне?
— Здрасьте! Зачем ещё?
— Чтобы я их не говорила…
Ну да, а то зачем же существуют словари обсценной лексики…
…И заборы.