Подумаешь – мачеха влезла в игру,
когда на эмоциях съездил к отцу я!
Там всё, как в любом местечковом миру:
пластинка поёт, а иголка танцует.
Ладно б косноязычие. Ноги различной длины.
Нос – как у Бабаджаняна или у Кремены.
Дикция хуже той, кого и в гробу он хвалит
за распорядок дня, тапочки, трали-вали…
Легче пушинки походка (сейчас я не покажу),
юность до самых лунул готовых к борьбе мизинцев
стали составом дела, в котором порыв пожух,
накрывшись – нет, не еврейским: обычным вахтёрским свинством.
Ну, был бы он латышом, чеченцем или якутом –
оставил бы что-то мне, моралями жаб опутан?
Бывают такие расклады, где ты виноват лишь тем,
что не собака, не каракатица и не томат в сметане.
Не захотел приспособиться – доживай в нищете
и приходи на могилу надежд раз в год с полевыми цветами.
По маме – там украинцы. А жизнь мою, как один,
ломали насколько хватало сил махать дубовыми прутьями.
Вот это мне память чтить их, рефлексы опередив?
Жди, твердолобый дедуля. Рак свистнет – я наберу тебя.
Если один-единственный из тысяч ребят в мейк-апе
для мамы в первую очередь «крашеный идиот», –
изобретайте коктейль из несовместимых капель,
мазь из глистов – общество уже никто не спасёт.
Моцарт любил какашки – спасибо, Всемирная сеть!
А кем мы его все знали, не ведая даже Паулса?
Дело ж не в том, какой ты клоун один на всех:
дело – в каком гнезде ты нечаянно окопался.
Сложу наработанное в чемодан –
как скульптор богинь, как певец фонотеку.
Пускай тем и этим по полным счетам
предъявят платёжки судье на потеху.
Отец Пастернака стихов не писал
и бабушка Лермонтова не писала,
а ты, летописец, не верь небесам:
верь только свистку из глухого спортзала.