Ночь отбелела, но ещё беззвездна,
и оттого в ней каждая деталь
назойлива как новая заноза,
а берег монастырский манит в даль.
Внизу река рассветной дымкой скрыта,
маячат в пойме надолбы стогов,
и серый свет сквозь облачное сито
просеивает лучший из богов.
Писатель вышел на своё крылечко,
не нарушая утреннюю тишь:
«Теперь я понимаю: вот, что вечно!
Как хорошо, что ты сейчас молчишь,
тревожный голос совести и страсти:
довольно жечь слова и обличать!».
И вспыхнул свет, и засияло счастье,
и серой ночи растеклась печать.