Овчарки поддержали бабский вопль.
Родных разъединяла сетка-рабица.
Охрана, норовивших закарабкаться
на друга - ближе к жёнам и последышам -
гнала в барак с презрительнейшим "вон!"
Твой папа был полмесяца под следствием,
а после оказался в мрачном лагере.
Отцовский ватник сразу был не нов,
а год спустя пестрел цветными латками.
Охранник в матюгальник проорал:
"Мамаша, уведите малолетнюю!"
"Казбек", коробка спичек, мыло, летние
носки и ложку спрятали под платьицем.
Вдали от всех курили повара:
"Покинут лагерь, то-то там наплачутся!"
Маман, приподнимая сетку-рабицу,
шептала приглушённое "пора!",
не зная про священный принцип равенства.
Преграда издавала злое "цок".
Тебя хватали за руки и щупали.
Мужчины были лысыми и щуплыми;
один полез рукою прямо в трусики -
досталось мыло; вымолвил с ленцой:
"Эх, девочки-растяпы, вечно трусите,
но прётесь в лагерь преданными сотнями".
Узнав в толпе знакомое лицо
и взмывший голос радостный, но сломленный,
ты на карачках двинулась на глас,
в борьбе с сухими, жилистыми лапами.
Всё тело посинеет. "Здравствуй, папа мой!
Как долго мы не виделись. Не верится!"
"Неужто, это Ева? Вот так Ганс!
Откинемся, поделишься невестою?
Послушай, Ганс, зелёная - боится как!"
Ты плакала, но, с мыслью "сберегла!",
дала отцу платочек с "барбарисками".