Она выла на звёзды строчками неразборчивым мелким почерком,
И на плечи садились бабочки, и смотрели в Её тетрадь.
Там сливались печали с музыкой, водопады с пустыми лужами,
Одиночество с лунным озером, сколько полночей не истрать.
Самый главный герой был сказочным до кларнета из льда за пазухой,
До жабо в кружевах, до пуговок, до часов с гравировкой «Бог».
Она строила замки с башнями со ступенями в дни вчерашние,
И спускалась, бежала, падала, спотыкаясь о битый слог.
А Он тенью взывал надеяться, называл Её нежно пленницей
И манил в лабиринты тёмные поволокой бездонных глаз.
Постоянно, спокойно, взвешенно, добровольно была помешанной
На чертах Его слишком правильных, и душой всей к Нему рвалась.
И любовью назвать бы манию, и вернуть сложным заклинанием
День и миг до мельчайшей точности, когда свёл Он Её с ума,
Настоящий, ни бог, ни фикция, с зачарованной кружевницею,
С зачарованной томным голосом до мурашек ещё тогда.
Вечно бабочки горько хлюпали, тоже выли на звёзды, глупые,
А Она их с ладоней в сумерки понапрасну пыталась сдуть.
И в стихах было всё запутанно, беспокойно, несладко, муторно,
И Она Им болела, кажется, на всю голову — не чуть-чуть.