Сентябрь жадно взял гитару
и хриплым голосом запел
с ветрами резвыми на пару
про то, как кони рвут предел!
Перемололи чудо-струны
многоколенчатую синь,
а туч косматые буруны
пророкотали: Солнце сгинь!
И закружилось листьев злато
над людной бурною рекой,
а кони ринулись куда-то,
фырча и брызгая слюной.
Прошу, помедленнее, кони!
Ан нет, не слышат – далеки,
но глянь: небесные ладони
уж рассыпают град тоски.
Арбат, сдержав удар стихии,
взбрыкнул, насупился, вскипел,
но кони мчатся в эйфории –
замысловатей молний-стрел,
что испускают струны в муках
под хриплый осени надрыв,
купаясь в градин перестуках,
летят копыта вдаль; обрыв
всё ближе: «Медленнее кони!» –
кричат встревоженные дни,
дождь заглушает шум погони,
«Куда, за кем спешат они..?» –
бормочут в желтой лихорадке
полуслепые фонари,
но те несутся без оглядки –
им не нужны поводыри!
Арбат зажмурился толпою,
предвосхищая страшный миг,
уж по-над пропастью глухою
коня возник мятежный лик.
Но только ангелы иль бесы
произнесли беззвучно «тпру»,
как смолкли струны-геркулесы,
утих и голос, дождь – к утру.
Разлился штиль над головами,
Арбат взгрустнул, потупив взор,
поток людей между домами
заштопал пропасти зазор.
И тут возникнул величавый
зимы негаданный росток,
как тихий голос Окуджавы
белее белого – снежок!