Что то здесь происходит, словно высшею мерой
кто то судит нас всех, словно право имеет
нас судить за безумство и за бездуховность,
погружая планету в космический холод.
И слова, что должны побуждать к восхождениям
стали дробью летящей к дрожащим мишеням,
и ослабли поэты, поскольку за свистом
пуль, стихов не расслышать в плотном воздухе мглистом.
Я сижу на китайском рассохшемся стуле.
Я хочу тишины, чтобы пули уснули
и упали на землю, они, а не цели,
чтобы дети и взрослые все уцелели.
Этот дух пацифизма, со школы корнями
я впитал, видя карты, где горы с морями,
видя глобусы, чучела птиц, видя банты
однокласниц и жаб заспиртованных в банках.
Я сижу и молчу. Слышу праздник снаружи.
“Не печалься, старик, всё могло быть и хуже” -
говорю сам себе, поднимаясь со стула,
и спускаюсь усталой походкой сутулой,
чтоб пройдя через праздник, отправиться к морю
в тщетном поиске канувшего покоя.