Там, в мариупольском шкафу,
Сгорел мой юношеский гюйс,
Закрыв истлевшую графу
Пьянящих чувств и пылких буйств.
Он развевался на ветрах,
Которым имя Миру – мир,
Он пробуждал души очаг
Дыханьем многострунных лир.
А нынче бью я в стену гвоздь,
Цепляя грусть разбитых дек,
Ношу невыгнивший компост
В свой недостроенный Ковчег.
И понимаю, что уже
Под гром бушующей войны
Долги скопились в платеже,
И будут в срок возвращены.
И не пробудят жизни шторм
Романы старого Гюго,
Когда Верховный кредитор
Мне тихо скажет «Итого»…