...Недели через три, перед Новым годом, идиллия наша грозила закончиться. Как только пришло сообщение по голубиной почте, что табор возвращается, я начал готовиться к суду.
Первым вариантом я хотел просто оставить письменный отчет на столе у Марии Акимовны, положить связку ключей сверху и уйти. Но Фаддей отговорил меня. Он убедил в том, что сдать нужно всё в таком же виде, как мне и доверили. Не хуже, по крайней мере. И, если я собрался уходить куда-то, нельзя забывать о том, что он с детьми и Анной остаётся в заложниках. Наличие у него артефактов вряд ли поможет оправдать какой-то ущерб и от обвинений не спасёт. Бог здесь останется в стороне. От варианта, при котором мы отпускали коней на луг и закрывали дверь, чтобы они паслись себе на воле, а Анна ушла жить к нему, Фаддей тоже отказался. Пропажа шести племенных кобыл грозила Анне заключением. Остановились на том, что Марии Акимовне придётся всё откровенно рассказать и принять решение вместе с ней, тем более, не понятно, какой полноты исповеди она потребует. Фаддей призывал быть честными и правдивыми и никому не причинять зла.
Оставалось ждать своей участи.
Кое-какие выводы я, конечно, для себя сделал. В части хронологии дверей намечалась некоторая логическая последовательность.
Из ста пятидесяти трёх проёмов складывался равносторонний треугольник со стороной в семнадцать входов-выходов, с большой долей вероятности обозначавших, если не годы моей жизни, то её определённые периоды. Причём будущее и прошлое перемежалось в порядке, не зависящем от времени года или настроения, скорее настроение, с которым открывалась дверь, влияло на погоду за нею, а не наоборот. Двери в будущее особенно были подвержены этому. И не только. Изменению подчинены были названия, слова и буквы, попадающиеся на глаза.
По совету Фаддея время от времени я читал рукопись, которую нашел на столе рядом с бутылкой, в которой жужжала муха. В рукописи два пожилых персонажа, один из которых был дворником, а второй – безработным пенсионером, рассуждали о женщинах, тщась найти оправдание своей импотенции в их недостойном поведении. И приводили ряды цифр, где число рыб, выловленных апостолами, совпадало с моими наблюдениями за конюшнями. Однако в нумерологии возрастов, которые бы соответствовали идеальным совокуплениям между мужчиной и женщиной, они уже называли цифру в девяносто девять. И далее доходили до ста шести. Библейское очарование рыб терялось. Их старческие байки о бабах подвергались мной всё большему сомнению. Я, взял, наконец, ручку и, пользуясь тем, что мой почерк был схож с тем, которым писалась рукопись, внёс в неё существенные изменения. Но тщетно. Исправления исчезли уже к следующему посещению. Я понял, что в будущее вмешиваться бесполезно. Оно считает по-своему.
Права рукопись была в одном. Выбрав вариант бессмертия органической материи в размножении себе подобных, она отказывала этим людям в бессмертии души каждого, когда-либо живущего на земле, как единственного и неповторимого. Материальная сторона жизни занимала персонажей больше, чем это того стоило. Получалось, что чувственная составляющая, так беспокоящая стариков, понимающих, что всё скоро закончится, представлялась им главной движущей силой к вечности. Что, продлевая потенцию, они продлевают время жизни. Наслаждение женщиной возводилось в некий культ, где тема любви божественной, объединяющей, всечеловеческой исключалась. Казалось странным, что это могло остаться непонятным людям, старше меня, теперешнего, лет на двадцать пять.
И одна единственная дверь ставила меня в полный тупик. Ни в прошлом, ни в будущем я выхода для себя за ней представить не мог. За дверью была пустыня. Камни, песок и – ничего, на чем мог остановиться взор. Горячий сухой воздух. Белёсое небо. Запах прокалённой сковороды. Отпускать там ручку двери было опасным. Она грозила захлопнуться от возникающего вдруг плотного потока, обжигающего щёки огнём. Песок уходил из-под ног. Я срочно ретировался в сенник перед конюшней и затворял створки двери с бьющимся сердцем, твердя себе в очередной раз, что больше её никогда не открою.
---------------------------------
Морозным вечером на столбах освещения затеплился свет. В батареях отопления зажурчал антифриз. Тепловые пушки в конюшнях подали тепло на водопроводные трубы. Из открытых кранов побежала ржавенькая вода.
Табор оживил территорию за одну ночь. Запахло съестным. Наутро Магда, без очков, но с золотыми сережками в ушах, пригласила меня на аудиенцию к Марии Акимовне.
- В какое время мне прибыть? – только и успел спросить я вслед убегающему прочь сарафану.
- Как отмоетесь! – кинула она на ходу.