Это была последняя осень моей бабушки. Она уже не вставала с постели. Родители перевезли её в нашу квартиру и "поселили" в комнате вместе со мной. Рассудок её постепенно угасал. Она то и дело впадала в детство, вновь и вновь рассказывая мне то о своём сиротстве, то о мальчике Ване Охрёмове, которого убили на войне, то о том, как её насильно выдали замуж за моего деда.
Однажды я принесла домой книжку. Такая литература только-только начала появляться в церковных лавках. Это было описание жизни Матроны Московской.
- Ба, хочешь я буду читать тебе эту книжку? - предложила я.
Бабушка была верующим человеком. Она собственной рукой переписала Псалтирь и со своим "сокровищем" ходила в советские времена "читать по покойникам".
- Ну почитай,- отозвалась она, скорее из вежливости, чем из интереса.
Произведшая на меня колоссальное впечатление книга, как ни странно, совершенно не поразила воображение моей бабушки. Более того, она сказала: "Да слышала я об этой Матроне. Бабы из нашей деревни ездили к ней. Уж не знаю, помогла она кому, аль нет. Но сама я не ездила. Не верю я таким. Уж какие пророки!"
Мне показалось смешным её недоверие, и, шутки ради, я поддержала беседу: "Уж какая Матрона..." А дальше я вставила грубое слово, рифмующееся с её именем.
Вскоре моя бабушка умерла. Вместе с болью потери дорогого человека меня терзала другая боль. Я не могла простить себе грубую шутку в адрес святой, сорвавшуюся с языка как будто без моей воли, нарочно, как насмешка.
На сороковой день я бежала в храм, даже не столько для того, чтобы отдать должное душе родного человека, сколько для того, чтобы найти икону Матронушки и слёзно умолять её о прощении.
... В храме не было ни души. Медленно оглядев все стены, я не нашла заветной иконы. И тут... справа... в полшаге от меня... лик! Как я не увидела её рядом с собой?!
Припав лицом к образу, я заплакала, почти в голос, умоляя: "Прости меня, Матронушка, прости! Как мне жить дальше, как носить в себе такой груз?!" И вдруг... откуда-то из глубин этой иконы в меня толчком ударил сильный резкий запах. Непередаваемый по ощущениям. Если его сравнивать с чем-то земным, то, скорее, это аромат ночной фиалки, только более концентрированный и яркий.
"Ты простила меня, Матронушка!" Это понимание пришло ко мне тот час. Сразу же возник и более реалистичный вопрос: как из изображения, напечатанного типографским способом (это была даже не писаная икона), мог выйти такой запах?! Я принялась обнюхивать образ сверху вниз, но аромат уже куда-то исчез. Ощущался лишь тонкий шлейф типографской краски.
С тех пор я считаю себя прощенной и дерзко надеюсь на то, что отныне с Матронушкой у меня особые отношения... как с бабушкой...