Два голоса главенствуют в мозгу
безропотной природы, что в потоке
деньков, напоминающих нугу,
и спит и видит сны о солнцепеке.
Вот первый голос ржи и желтизны,
шурша губами листьев в час зевоты,
вторгается в расплывчатые сны,
тревогой наполняя их щедроты.
Он делается громче, вдаль звенит:
сражение, неистовство и слава!
Да будет, ими выстланный зенит, –
кипящим и безудержным, как лава!
Ему навстречу глас из темноты,
серебряною стужей опоясан:
настанет царство белой немоты,
багряно-золотистый бал отплясан!
И тотчас словно обручем стальным
сдавило мозг – построились редуты,
кулак многоголосицы ж, как дым
наполнил ум предчувствиями смуты.
Шрапнель с небес и ливни из свинца,
нахрапистая тень от грозной тучи
втоптали в снег и в грязь овал лица
неистово, безудержно, кипуче.
В мозгу то жар, то пиршество лучей
холодного, надменного светила,
не ровен час: в одну из злых ночей
разверзнется безмерная могила,
куда неспешно тельце соскользнет
истерзанное, хрупкое, живое;
скрежещет глас, уверовавший в лёд:
грядет веков безмолвие седое!
И чем сильней природу вяжет сон,
тем ближе свежевырытая яма,
а гроб и погребально-белый стон
вливаются в сознание, как драма.
Но тут возникнул голос молодой,
которому претит из снега роба,
упав с небес, и сделавшись весной,
он в сей же час откинул крышку гроба!