Вот и приехала ко мне двенадцатая моя книга! А вернее - тоненькая, всего-то 70 с маленьким хвостиком страниц, книжица. Именно такая, какую я хотел получить на моё (страшно сказать!) 75-летие, которое грянуло 10 ноября. Белая, с моим рисунком - сбитой птицей на обложке.
А под этой мягкой обложкой - два очень трудных и дорогих для меня произведения: повесть в стихах «МИР ОЛЬГИ», впервые без купюр, и большой цикл «СТИХИ КОВИДНОЙ ПАЛАТЫ». Он написан за 36 дней умирания и выживания в тяжелейшем коронавирусе. Я уже рассказывал вам, как стихи тогда меня спасли!
Благодарности:
Спасибо издательству «Стеклограф» и самоотверженной Дане Курской.
Книга вышла при организационной поддержке Союза российских писателей и финансовой - минкульта РФ.
И море любви и благодарности моей жене Надежде Лукашевич за поддержку при подготовке этой рукописи и вообще по жизни…
Послесловие к этой книжке написала замечательная и любимая Анна Гедымин. Поклон ей и самые добрые слова!
Вот это послесловие:
СТО И ОДНА ЖИЗНЬ ЯНА БРУШТЕЙНА
С автором этой книги мы познакомились и подружились без малого 10 лет назад в Коктебеле, на Волошинском фестивале. Тогда Ян Бруштейн в очередной, а точнее — во второй раз в жизни стал… начинающим поэтом. На седьмом десятке.
Первый поэтический старт, яркий и успешный, с признанием профессионалов и публикациями в толстых журналах, произошёл у него в молодости. Но потом обстоятельства (обвинение в формализме, прозвучавшее со страниц газеты «Правда», разгром первой книги в местной писательской организации и т.д.) выбросили молодого автора из литературной действительности. И он прожил долгую интересную жизнь за ее пределами: работал в газетах и на телевидении, защитил диссертацию по искусствоведению, преподавал в вузе, активно участвовал в карьере любимой жены-певицы, воспитывал сына, ездил по стране, сочинял песни под гитару, занимался живописью и компьютерной графикой, делал многое другое. Однако поэзия его не отпустила — напомнила о себе через четверть века.
Это особое, уникальное удовольствие — наблюдать, как взрослый, образованный, многое переживший человек возвращается к стихам после долгого перерыва. Как соединяются опыт — и колоссальная, копившаяся десятилетиями, поэтическая энергия. Как постоянно, непрерывно появляются новые поэтические тексты.
За 12 лет у Яна вышло множество публикаций и 12 книг, возникло заслуженное литературное признание. Так он создал для себя еще одну полноценную жизнь, насыщенную и творческую.
Но вернемся к книге, которую вы только что прочитали. С повестью в стихах «Мир Ольги», давшей ей название, я знакома уже достаточно давно. И, признаться, до последнего времени недоумевала, зачем Яну понадобилась эта странная мистификация — писать от имени вымышленной женщины, сельской интеллигентки, одной из последних обитательниц деревни, пришедшей в 90-е годы прошлого века в упадок. Что ему, городскому жителю, до этих убогих деревенских улочек, до бывшей радистки тёти Шуры, распевающей «Смуглянку», до последнего мужика в селе дяди Коли, до бомжа Юрика, до вечно пьяных соседей, до всех этих брошенных собак и кошек? И до самой Ольги с ее незажившей запретной любовью и неудавшейся женской судьбой?
Ответить на этот вопрос мне помогли завершающие книгу «Стихи ковидной палаты», совсем недавние, написанные Яном в больнице. Потрясающие стихи. Как он потом признавался, они спасали его, возвращали к жизни, когда он задыхался от страшного каронавируса.
Оторваться от них невозможно, это напоминает то самое состояние, когда вся жизнь проходит перед глазами. Автор воскрешает в памяти себя мальчишкой, большую семью, своих стариков, свой Ленинград. Не забывает, «что прошли отцы и деды на главной, страшной той войне», с которой ничто не сравнимо. Беспокоится о будущем детей. Думает о любви. Спорит со смертью:
Выживали в рабстве, войнах, гетто,
Лагеря прошли и колизеи,
Неужели нас сломает эта
Странная китайская затея?
Хотя, конечно, понимает: «Мне много лет. Я в группе риска». И всё же — дальше, как заклинание:
Только петь, даже если дыхания нет,
Только жить — даже если свеча оплыла,
Не надеясь, что тихий останется след,
Выгорая дотла, выгорая дотла.
Эта неуклонная и неодолимая жажда жизни — и есть разгадка всех сюжетов, да и вообще всего, что делает в своем творчестве Ян Бруштейн. Он любовно, до мельчайших подробностей, запоминает — и воспроизводит окружающий его мир. Стремится увековечить в стихах и давно ушедших родных, и полузнакомых, но таких колоритных соседей по ускользающей эпохе, по многострадальной нашей земле. Проживает вместе с каждым своим персонажем ещё, и ещё, и ещё одну жизнь. А когда недостает собственного биографического опыта, вселяется в другого человека, совсем иной судьбы. Вот откуда эта нежная и непростая Ольга Мантурова, чьими стихами неожиданно для всех нас заговорил Ян Бруштейн. Автор смотрит её глазами, чувствует её сердцем, одновременно, с присущим ему психологизмом и любопытством, изучая женскую натуру.
Мне очень хочется, чтобы эта мощная, завидная жизненная энергия, столько раз выручавшая Яна Бруштейна в самых трудных ситуациях, позволявшая, «выгорая дотла», возрождаться, подобно Фениксу, вновь, сопутствовала ему ещё долгие-долгие годы.
Анна Гедымин
PS. Презентовал книгу «Мир Ольги» и в Москве, в Центральном доме архитектора, и, ранее, в Ивановском доме национальностей - в мой день рождения.