Геннадий осенью стал угрюмый,
Пониже шапку, потуже шарф.
На рынок за творогом с изюмом
Шел осторожно, что твой жираф.
В руке, как трость, остроносый зонтик,
Калоши хлюпали по воде.
Геннадий был абсолютно против
Того, что дело идёт к зиме.
Ворчал, что холодно, сыро, мрачно,
Темнеет рано и тусклый свет.
Ворчал, хрустя кукурузным начос,
Ворчал, нажарив себе котлет.
И даже в день, когда было чудо:
Пошел пушистый, воздушный снег,
Ворчал Геннадий: а вдруг простуда
И я погибну во цвете лет?
А снег все шёл, засыпая город,
Дороги, парки, дома, сады.
И тонким полупрозрачным слоем
Засеребрились на реках льды.
Под вечер Гена мечтал о море,
Лениво нянчил рукой гантель,
А после, плотно задернув шторы,
Ложился на бок в свою постель.
А в этот вечер, волшебный вечер,
Пройдя к окошку, нахмурив лоб,
Геннадий был белизною встречен.
И захотелось упасть в сугроб.
На Гену сыпались с туч снежинки,
А он лежал на спине ничком
И замерев, как на фотоснимке,
Ловил снежинки открытым ртом.