Осень-заяц, рядом волк!
Хоровод листвы умолк,
но вскипая и трезвоня,
продолжается погоня,
в коей зайка полинял,
злато тусклое сменял
на туманное, сырое,
безотчетное, родное,
ну а волк-зима же тучей,
безразмерной и кипучей
разродился, осерчал,
зайца по полю погнал,
где белым-бело от снега,
а громоздкая телега
жизни медленно ползет,
погружая сердце в лёд,
но зайчишка ох и смело
разворачивает тело
бледно-розовых лучей
в волчьих сторону очей!
Тот зарю глотая разом,
снеговым вращает глазом,
мутным глазом на беду
всем и вся, рыча: “Найду
и в лесочке, и в овраге,
и в полях, где звери наги,
и в бездонных небесах,
и в распахнутых сердцах,
и в закупоренных душах,
и в аду, и в райских кущах!”
Ну а зайка ж мчит, смеясь,
улепетывая, длясь:
“Не догнать тебе, дебелый,
мой прыг-скок закоренелый,
направляемый судьбой,
ну а впрочем чёрт с тобой,
обращаюсь в перегной!”
И сошел в сыру землицу,
впаян в прошлого страницу,
не раскрыв зиме секрет,
что хранил в душе Поэт!
Волк же вынужден, страдая,
выть, скитаться, голодая,
тяжко ноют волчьи кости
от бессилия и злости,
но с трудом умерив гнев,
зверь заглядывает в хлев,
где людские треволненья,
безграничные хотенья,
разномастные стремленья
спелись с овцами сомненья!
Их то волк и будет кушать,
хруст желаемого слушать,
а набив мошну тугую,
восклицает: “Щас спою я”,
исторгая песнь метели
дни и долгие недели,
но лишь вой иссякнул, тени
хлев заполнили и сени,
бьют шпицрутены рассвета
волка: сжить его со света!
Как итог – тепла лавина –
снисходительная псина
зубоскала гонит в лес
вседозволенности без,
вдохновенно исторгая,
глас весны – рулады лая!