Было это давно, в какие года, сказать не могу. То ли при царе еще, а
может и в нынешние дни. Да, впрочем, какая разница. Русская деревня при
царе-батюшке разве что многолюдней была. Такие же избы строили,
пятистенки или поменьше. Картоху сажали, щи варили. Женились, умирали.
Однако, точно был это август. Иван-чай отцветал, луга желтели, опустели
скворечники. Туманы с вечера хоронились в ложбинах, а к полуночи словно
выходили из берегов. Дерева ; глубоким выдохом отдавали взору последнюю
зелень. Утром рано то тут, то там тишину леса пугали глухие хлопки
двустволок.
Волька сидел на завалинке, выставив вперёд босые ноги. Рядом стояли
жамканые, накрытые портянками, грязные сапожища, явно на пару размеров
больше его ступней. Волька был из малороссийских крестьян, волею судеб
попавший на берега Обно;ры. Чем-то он сильно походил на муравья. Мал
ростом, худ, жилист, голова большая. С утра до ночи Волька трудился не
покладая рук. Не знал Волька ни праздности, ни ле;нности, и досугом был ему
только неустанный труд.
-Здорова, сосед! - слегка крикнул внезапно появившийся местный батюшка.
Волька, не меняя позы, повернул голову в его сторону и посмотрел, щурясь
от солнца.
- А, здрасте, це вы, батюшка, - немного с оттяжкой, на суржике ответил
Волька.
- А то ты меня не узнал…
- Не, узнал, задумался трохе, - отозвался Волька.
Он уже хотел подняться, чтоб взять благословение, но батюшка, опередив
его и не желая нарушать умиротворенность, широко перекрестил Вольку.
Солнышко снова выглянуло из-за тучи, и Волька быстро зашевелил пальцами
босых ног, словно наматывая тонкие нити тепла.
- Че это ты развалился? - спросил батюшка, усаживаясь рядом.
- День лентяя праздную! - усмешливо ответил Волька. Картошку убрали,
сено кролям аж жерди;ной наталкивал, еле в сенни;к убралось. Дров на две
зимы, ще надо будэ конёк на крыше поправить.
-Ага! «Душе моя! Почивай, яждь, пий, веселись» … - добавил батюшка
строки из Священного Писания.
-Так, а шо, хто работает, той и ест, - констатировал Волька.
- Ну да, ну да, уще;дрил Господь этот год. У меня тоже всего с лихвой, слава
Богу! - сказал священник и перекрестился.
-Та, да, Господь, - скабрёзно ответил Волька. - Я вон с утра до ночи на том
городи (огороде – сурж.) вкалував (работал - сленг), як проклятый. Дрова
колов думав, и поперек (поясница – сурж.) хряцнэ, - жестикулируя, отвечал
Волька.
-Так-то оно так, - ответил батюшка, - все мы трудимся, и земля плодит, и
скот родит, но дает всё Бог.
-Таа … - затянул Волька, - як бы я сидел у кресле, пиво пил, а горо;д (огород
–сурж.) сам себя сажал, то да. Ото, точно я б сказав, шо Бог дал.
-Ты, Волька, думаешь сейчас, как та собака…
Волька свел брови и сердито посмотрел на батюшку.
- Вот, смотри, - продолжал священник. - Были у господина борзы;е щенки.
Подумал господин: "Выращу их, буду кормить отборным мясом, вычесывать,
в доме спать будут, и станут они мне помощниками в охоте". Кто хозяин тех
собак? - требуя ответа, спросил батюшка.
–Так понятно кто, ну, той господин и хозяин им, - пытаясь предугадать
замысел притчи, отвечал Волька.
- А вот слушай дальше… У господина того был не то крепостной, не то
слуга, не суть. И призвал он того слугу, и сказал ему строго: «Тех собак
моих корми мясом отборным, купленным на торжище утром рано, чтоб не
заветренное то мясо было. Воду собакам моим черпай не из ушатов, а из
родника. А спать им стели не сено, а шкуры, да не в псарне, а в дому;». Так
слуга и поступал. Чуть свет на торжище телятины купит парно;й, без костей,
без плевы. Водицу чистую льёт, а спать на шкурах им устроя;ет. И выросли те
собаки - хороши; псы! Кого, скажи мне, Волька, те собаки любить и почитать
будут: господина, который хозяин им, или слугу, что с рук их кормил?
Волька задумался, почесывая широкой ладонью затылок. Ответ конечно был
очевиден, но нужно было чем-то парировать.
-Так шо, я - собака? - раздраженно, с придыханием, выпалил Волька.
-Э, братец! «Лучшая защита» нужна от нападения, а я не нападаю, я хочу,
чтоб ты к истине пришел, - отвечал батюшка.
Тут Волька, как говорят в народе, стал «включать» дурака.
- А, ну да, и значит, что я собака! Та я, с утра до ночи пашу, як проклятый, -
распалялся он.
- Волька, «как проклятый» уже было, - улыбаясь, заметил священник.
-Та я труже…- на полуслове запнулся Волька, пытаясь сказать «труженик».
-Ага! «Стахановец» еще скажи.
Волька не унимался. Вскочил на ноги, схватил сапоги и пошел прочь,
бросаясь самыми разными тирадами. Больше всего разозлило Вольку то, что
он в нужный момент не смог подобрать правильное слово. «Труженик» - как-
то нескромно, а ничего другого на ум не шло. Отойдя шагов на пятнадцать,
Волька развернулся и, напрягая все свои жизненные силы, выпалил:
-Та я, знаете шо! Та я «работа;нт»!
Это слово ввело батюшку ступор. «РА-БО-ТА;НТ», - по слогам
шепотом повторил батюшка, пробуя на вкус это новое для него слово. Чисто
фонетически, интуитивно, слово конечно было понятно, но, господа
хорошие! – работа;нт!
Нужно сказать, что Во;льку батюшка любил и уважал за отзывчивость и
трудолюбие. Батюшка считал, что Во;лька человек весьма и весьма хороший,
но здесь, что называется – «за живое». Бывало, скажет он что не так или
поведет себя не вполне вежливо, этому батюшка значения не предавал. Но
когда дело коснулось истины, а истина в том, что Бог нас питает, тогда
священник сдержать себя не смог. От того и случился такой не вполне
приятный разговор.
На другой день Во;лька обиды не помнил, за что особенно батюшка его
уважал. Время от времени они встречались. Батюшка не пытался его
призвать к ответу касательно притчи о собаках и господине, а Во;льку это
вполне устраивало.
На Покро;в деревня исполнилась зимы. Серо-зелёная дранка крыш
покрылась первыми снегами. В деревне запахло берёзовым дымком.
Наступали долгие, зимние вечера. Такие долгие, что кажется порой, что от
начала до середины зимы - один большой вечер. После Рождества приходят
крепкие морозы, солнце светит ярко и по нескольку дней подряд. А с
Великого Поста и говорить нечего: весна крадет у ночи свет горстями, и так
до конца мая. А потом, до середины июня, солнце светит почти круглые
сутки. Стемнеет к полуночи, а в два часа ночи уже хоть «ку-ка-ре-ку»
кричи.
Лето следующего года не задалось. На время се;ва лили дожди, оттого
сеять пришлось значительно позже. С июля дул противный сухой ветер,
испаряя влагу на полях. Пчела собирала па;девый мёд, а картошка пошла в
ботву;.
Волька с сердитым видом шел по деревне. В этот раз столь удобную для
путников завалинку облюбовал батюшка.
– Здрасьте, - уныло поприветствовал священника Волька и бухнулся рядом.
– Что ты, Волька-друг, невесел, что ты голову повесил? - шутливо сказал
батюшка.
- Будешь тут весел, - раздраженно сказал Волька, зло терзая пальцами
вырванную травинку.
- Что стряслось?
Волька махнул рукой и отвернулся.
- Картошки половина сгнила, половина как горох. Кролей за лето пять штук
подохло, и сена толком нет, буду всю зиму вербу резать, - с печалью сказал
Волька.
- Ну, брат, не всё коту масленица, - отвечал батюшка. - Бывает год
плодовитый, бывает, и помолиться крепче нужно. Слушай, а ты в этом году,
смотрю, ой, как проклятый на огороде пахал.
- Да… - кивает с обиженным видом Волька, - я еще в этом году больше на
десять соток засеял, а толку нет.
- Волька, смотрю, сена-то вроде много скосил, а пове;ть пустая-то.
- Так скосить-то скосил, а посушить-то забыл… Начало августа лило и лило с
неба, - постукивая от досады по колену кулаком, отвечал Волька.
- Да как же это, Волька! Пахал как проклятый весь год, рук не покладая, а в
подполе мышь повесилась? Неправильно это! - утрировал батюшка. - Вот до
чего, Волька, тебя уважаю! Все-то ты сам можешь. Все добудешь, достанешь,
посеешь, соберешь. Всё сам! Может, ты маленько слентяйничал этот год?
Волька беззвучно вспыхнул как факел, посмотрев грозно на батюшку, но тут
же, опустив взгляд, угас.
–А-а…- протяжно сказал Волька и снова махнул рукой, отведя взгляд в
сторону.
В избах, в одной за другой, загорался свет. На околице перекликались
собачонки, гоня волну поднятой напрасно тревоги. День и лето шли к
закату. Внезапно Волька нарушил долгую тишину.
- Пойду я, батюшка, - с унынием в голосе сказал Волька , поднялся и
протянул руку.
- Пока, Волька!- бодро ответил батюшка и звонко «дал пятака» по вялой
ладони Вольки.
- Сдюжим брат, не пропадем!- ободрял батюшка, памятуя, но не желая
припоминать Вольке годичной давности разговор.
- Не пропадем, что поделать, раз Бог не дал, – выдохнув, сказал Волька и с
расстроенным видом пошел в сторону своего дома.
- «Бог не дал» … - задумчиво прошептал батюшка, провожая взглядом
отдаляющуюся фигуру Вольки.