Летом 1986 года Театр Советской Армии отправился на гастроли в радиоактивный город Киев поддерживать боевой дух ликвидаторов пожара на Чернобыльской АЭС, а заодно и всех простых киевлян.
Чем отличался Киев в то лето от других больших городов?
Во-первых, из украинской столицы вывезли практически всех детей, не звенел их смех под каштанами.
Во-вторых, в городе не было туристов-приезжих. Музеи пустовали.
В-третьих, в молочных магазинах продавали красное сухое вино, рядом с радиоактивным кефиром, украшенным надписью «Только для взрослых!» Вино мы покупали, а кефир нет: нам, солдатам Команды актеров военнослужащих было наплевать на повышение радиационного фона, но кефир покупать не хотелось.
Мы ходили по пустым музеям, дважды были на экскурсии по пещерам Киево-Печерской лавры, спускались по Андреевскому спуску к дому Булгакова, поднимались на зеленую Владимирскую горку, замирали перед псевдо-византийским великолепием васнецовских росписей Владимирского собора.
Вы, друзья мои, ждете наверно какого-нибудь анекдота. Их было предостаточно, но от этих гастролей в целом осталось мерное, как гудение пчел в липах на Крещатике, ощущение счастья.
Впрочем, вот один скверный анекдот под названием «Ящик Фетяски».
Ящик «фетяски» приобрели монтировщик Андрей Фискалов и солдат-актер Александр Лазарев. Пить решили почему-то у нас в номере. Дополнительным бонусом к ящику винища служили две некрасивые девушки, проведенные нами на архисмелый перестроечный спектакль «Сто честных глаз Вепрева».
Вот что вспоминает об этой истории мой друг и сослуживец Сергей Островский:
«В номере нашей гостиницы в Киеве я отвечал за питание, которое нравилось всем. За это мои однополчане - солдаты Команды актеров театра Советской Армии - пораньше отпускали меня после окончания спектакля. Без моего участия они разбирали тяжелые декорации. Зато их ждал после работы горячий ужин в номере нашей гостиницы.
Я шел в гостиницу по вечернему летнему Киеву и принюхивался к радиации. Она была разлита в воздухе, но ничем не пахла, хотя Чернобыльская атомная рванула считанные недели назад: на дороге в аэропорт стояли военные КПП, а счетчики Гейгера трещали как сумасшедшие.
Я чувствовал свою ответственность перед голодными товарищами. Мы жили в номере вчетвером: Алеша Зверев, Саша Вислов, Саша Лазарев и я. В зыбкой гастрольной круговерти солдатской и театральной жизни у меня сложилось твердое представление о необходимости поддерживать домашний уклад и уют в походных условиях. Возможно, это пришло ко мне через поколения моих еврейских предков, бежавших от погромов и репрессий, революций и войн, и пытавшихся в любых условиях сохранить хоть какое-то подобие домашнего быта.
Поэтому, возвращаясь в гостиничный номер, я прежде всего переодевался в домашнюю одежду: шерстяные ярко красные тренировочные штаны с белыми лампасами. Легендарные эти штаны служили объектом неистощимых шуток и сарказма со стороны моих товарищей. Но я был непоколебим!
Я поставил на электроплитку кастрюлю с серыми советскими макаронами и с бурой тушенкой, и аппетитный ужин был готов.
И тут в номер ворвался артист Саша Лазарев, он возбужденно зашептал громким театральным шепотом: "Немедленно снимай эти свои позорные штаны! Мы тут после спектакля познакомились с девушками. Они уже идут сюда. Переодевайся сию же минуту!!". Мне это не понравилось. Вторжение девушек означало неизбежный беспорядок в заведенном мною укладе, ненужная суета не сочеталась с дымящимися макаронами и тушенкой.
Лазарев метался к двери (не идут ли?!) и бросал на меня испепеляющие взгляды. Я тяжело вздохнул и нехотя сменил красные штаны на рабочие брюки. Сразу стало неуютно. Макароны с тушенкой остывали в кастрюле. В этот момент открылась дверь, и на пороге появились две до обиды ничем не примечательные киевлянки в восторженном окружении моих товарищей. Одного взгляда на них стало достаточно, чтобы понять, нам предстоял долгий, утомительный и бестолковый вечер с неловкими разговорами и кислым вином, от которого потом болела голова и начиналась изжога».
Мне, Алеше Звереву, ситуация тоже сразу не понравилась, поэтому я засосал бутылочку фетяски и предусмотрительно лег спать, заняв свое спальное место.
Девушки оказались целомудренными и на контакт не шли.
Что происходило той ночью, не смог воссоздать бы и сам Эркюль Пуаро.
Утром, когда я проснулся, дислокация была следующая. Справа от меня вместо Саши Лазарева, спал другой Саша – Вислов. На койке слева спали Сережа Островский с одной из некрасивых девушек. Вторая девушка дремала в кресле. Саша Лазарев храпел на диванчике у самого лифта.
О том, что происходило ночью, никто не помнил. От проклятой фетяски болела голова. Вот и догадывайтесь сами, что произошло в ту ночь. Мне кажется, что без Пуаро и мисс Марпл не обойтись…
Впрочем, вот как вспоминает ту ночь все тот же Сергей Островский:
«Я помню, что произошло на моей кровати. Я устал и от фетяски и от девушек. Хотелось просто спать. Поэтому мы, как есть одетые, повалились на кровати и кое-как заснули. Утром на рассвете одна девушка проснулась, оглянулась и вспомнила, что где-то в Киеве у нее есть дом родной. Разбудила меня, подругу и потребовала проводить до выхода из гостиницы.
В коридорах было пусто. Все спали. В лифте мы спускались втроём. Меня подташнивало, я смотрел прямо перед собой. На первом этаже двери лифта открылись в залитый утренним киевским солнцем холл гостиницы. Там было пусто. Но непосредственно перед лифтом стоял замначальника театра капитан второго ранга Владимир Аркадьевич Селин! Он посмотрел на нас, но видимо честь моряка в нем взыграла, и он нас пощадил. Мы молча прошли мимо него. Девушки тихо покинули гостиницу. Я обернулся. Селина уже не было. Я пошёл досыпать и обнаружил в номере картину примерно такой как ты описал. Но уже без девушек…»