Привожу некоторые свои размышления (лекции) в рамках темы форума сайта "Изба-Читальня": "Поэзия или стишок - оценка произведений".
Вадим Шарыгин(11.10.2022 12:20:35)
«Простое» и «сложное» в стихах требует пояснения.
Для начала, предлагаю вовсе отказаться от упрощённого разделения уровня текста в словесности, как такового.
Я разделяю стихи, согласно заявленных в этой теме признаках, на стишки (хорошие и плохие) и собственно поэзию.
У стишков есть своя «простота» – это так называемая ПРОСТОТА, ХУЖЕ ВОРОВСТВА. Так в народной традиции принято говорить о чём-то «таком простом», что грех его для души человека и ущерб его для жизни – соизмерим с воровством. Это «крадущая очарование жизни» и «обкрадывающая живущих» простота. Что характерно для такой «простоты»? Прежде всего, это что-то очень поверхностное и в замысле, и в исполнении, когда не углубившись (и даже не попытавшись углубиться, так сказать переспросить себя и других, тех, кто знает) в особенность или в сущность предмета, явления, вещи – им присваивается – эпитет, обнуляющий или оглупляющий, или обесценивающий всю внутреннюю ценность, суть предназначения или существования – предмета, вещи, явления, чувства, сводя характеристику к плоскости, вульгарности, к абы кабы под девизом: «и так сойдёт, главное, чтоб от всей, дескать, души, ёшкин кот!». Такой «подножной простотой» многие её носители даже бравируют, мол, я, конечно, не разбираюсь, но зато всё у меня «ясно, как день» и людям это нравится, а «простому» народу, мол, только это, только так и надо.
Однако, в жизни нет, по моему глубокому убеждению, «простого», как впрочем и «сложного» народа, есть только люди с природной или воспитанной и самопознанной чуткостью к прекрасному. с чутьём на подлинное или достоверное, и люди неразборчивые, не способные отличить «прекрасное» от «красивого», брошенные на произвол судьбы, брошенные по обстоятельствам жизни, люди остановившиеся в своём развитии (никуда не живущие или живущие в никуда), которые сознательно или невольно путают истинные значения, как «простоты», так и «сложности». Они «сложное» воспринимают, как нечто априори утруждающее драгоценный мозг обывателя, как назойливую муху, мешающую достопочтенному обладателю никчёмного существования, успешно продлевать своё бытиё – вершину своего пригорка, которая мнится им Эверестом жизненного познания! – Я, конечно, не разбираюсь тут в ваших тонкостях, – говорит такой человек, – Но всё мне ясно, всё я знаю и если делать что-то от всей души, то всегда будет то, что надо!». Однако, «от всей души» сварганенное далеко не всегда является «тем, что надо». Надо – ленивым, привыкшим к тюрьке, которую можно сразу проглотить и жевать-то не надо? Тогда, да, такое «надо» и обслуживает «простота, хуже воровства».
В поэзии, например, такого «читателя» Марина Цветаева называла «чернь» или читатель понаслышке:
«Но есть другой читатель – некультурный. Читатель – масса, читатель – понаслышке.. Отличительная черта такого читателя – неразборчивость, отсутствие способности ориентироваться..Такому читателю имя – чернь.. Грех его не в темноте, а в нежелании света, не в непонимании, а в сопротивлении пониманию, и в злостной предвзятости. В злой воле к добру».
Что касается полезной или подлинной «сложности». Поэзия, в отличие от стишков, сложна, вся, даже самые, казалось бы понятные и приятные сходу произведения поэтов, только кажутся простыми. В них обязательно присутствует та самая анфилада смыслов, в них всегда можно «в сотый раз заново» открывать двери в необозримые пространства мироздания, которое и «не снилось» мудрецам из общаги бытия под именем «хуже воровства». Но в отличие от стишков, в которых либо «сложное по простому», когда автор философствует на коленке, производя чувственный и мысленный «пшик», не разобравшись в предмете, либо «заумь», когда текст представляет собою поток сознания, механическое нагромождение несуразностей, фигур речи, коверкающих воображение читателя, приводящих воображение в тупик, сложность поэзии проста своей дружбой с воображением, в котором оригинальные, необыкновенные слова и словосочетания видны, как на ладони, увлекают за собою, завораживают и отстраняют ввысь, в многомерность, как бы лишают точки опоры - "личное" сознание, засевшего в человеке "наблюдателя", живущего от роддома до кладбища, от стишка до стишка, от "чем бы дитя не тешилось" до "..а перед ней разбитое корыто"!
Предложу вашему вниманию несколько примеров сложности поэзии и ложной сложности стишков:
В своём Критическом обзоре произведений, отобранных Жюри в лонг-лист Премии «Поэзия 2019»,
https://www.poetvadimsharygin.com/blank
я, проанализировав каждое из сотни стихотворений, составил итоговый список строк, которые, на мой взгляд, вполне ярко и предметно демонстрируют ту самую лже-сложность, которая по сути своей, является обратной стороной простоты, хуже воровства:
«Ночь вепрем семенит к зауженной звезде» Богдан Агрис
«Вытянет узорчатый внутренний ремень» Анна Аркатова
«На причале корабль ползёт» Вадим Банников
«В горечь речь простокваши исполнилась квази смысла» Полина Барскова
«Горьковатой тёмноязыкой унылозадой» Полина Барскова
«ума бывает далеко раскинутая сеть» Василий Бородин
«рубашки хаки, грозный секс на марше» Алла Боссарт
«вот борщ не сварила ни разу стихи я так и пишу всё время» Ольга Брагина
«психиатрическая больница имени Ганушкина за окном» Ольга Брагина
«нет не отдам свою страну которую обнимаю когда сплю никому» Ксения Букша
«Дети выходят из школы с горбами смысла на разноцветных куртках пинают снежные черепа» Игорь Булатовский
«Мослы света под стеной супермаркета» Игорь Булатовский
«частым сердцем стучать в бирюзовые яйца,
Синим глазом держать на оси свой простор» Игорь Булатовский
«Пошла бы в рост экономика, взлетев на процентов триста» Дмитрий Быков
«И понял Изя, столетний Изя, тараща зенки» Дмитрий Веденяпин
«Внутри себя я ощущаю мебель
Хромающий двуногий табурет» Алина Витухновская
«Как погремушки кости на соплях» Алина Витухновская
«плыл мотылёк Ганс Христиан, цветы целуя и не ведая беды» Владимир Гальдесман
«...божье коровке в насекомый храм брелось» Владимир Гальдесман
«ради поругания ментов выдвинулись против капитала» Дмитрий Гаричев
«кто бы хотел склеиться из кусочков земли вывернутых червями» Анна Глазова
«Мёртвым алмазом рухнул к твоим ногам» Григорий Горнов
«И лес зашумел, заштрихованный помехами голограмм» Григорий Горнов
«Выплывает родной овал, так во сне на тебя похожий» Андрей Грицман
«С паническими гладиолусами» Андрей Гришаев
«Друзей его летающие личики» Андрей Гришаев
«с глаз смахну, оботру с лица... неопознанные тельца» Юрий Гуголев
«отсутствие признания в апатии сердечного капитала аппарата вращения крови внутри» Илья Данишевский
«вены из которой ты лакаешь от голода собственную кровь наказание за ритмичные опечатки в смс» Илья Данишевский
«разевает скрипучий рот и произносит МИР» Егана Джаббарова
«Бог говорит Гагарину: Юра, теперь ты в курсе..» Анна Долгарёва
«Всем человечьим адовым колхозом … мы надоели бабочкам, стрекозам» Ирина Евса
«Движения арестанта медлительны как у хирурга проводящего операцию на открытом сердце собственной дочери под водой со связанными руками бритвенным лезвием» Андрей Егоров
«я этот лес целую в листья, корешки и губы» Максим Жегалин
«и что заставляло так прыгать капли лягушками на капот поздней открывалось на в клюве цапли «Массандры» набравшей в рот» Сергей Золотарёв
«Мы живём... добывая роуминг, пестуя закрома» Александр Кабанов
«розой обвившей пылающий крест, побеждены немота и бессмыслица» Катя Капович
«Спинки к земле, кверху брюшки — летят довольные курицы-подружки» Алёна Каримова
«Забытый за давностью лет, чей-то знакомый, костями гремящий скелет» Светлана Кекова
«рассиялось бельмо луны ртутным светом
«Отшатывался я, но после вслед тебе шагал» Всеволод Константинов
«тело без органов попав в секонд-хенд становится коллективным телом» Владимир Коркунов
«буквы свистят у виска» Андрей Коровин
«Может ли волк быть её неотчуждённый труд в значении «трудный». Всего не расскажешь...» Елена Костылёва
«в первую брачную ночь прабабушка достала из-под юбки кухонный нож...» Ирина Котова
«...двое глухонемых красноречиво беседуют на своём секретном наречии...» Владимир Кочнев
«снег притворился добрым, ходит, искрится ртом» Денис Крюков
«со стивом джобсом вдаль пойдёт аллеей» Инга Кузнецова
«мой папа был мужчина в цвете сил... и джинсы белоснежные носил» Дана Курская
«парой строк, куда-нибудь да вписаться, расшибая лоб, матеря иное» Елена Лапшина
«Из какого палеополдня он тает, навстречу подробному выцветанию флага взаимности?» Денис Ларионов
«Главное чтобы ты не представлял Освенцим во время секса» Виктор Лисин
«сгустки и перепады для пешеходов, на перекрёстке приложенных к коже, нечаянно встретивших на изломе аккуратную кровь» Карина Лукьянова
«хоботки желания очищают поверхность голого тела» Мария Малиновская
«Где же капусница? — Нетути» Григорий Медведев
«Я скажу тебе: капитализм свинья..» Кирилл Медведев
«когда я, мама, встану из могилы...живой и нежный... то ты меня узнаешь?» Вадим Месяц
«Когда время ломит по осевой, чо может сделать ненужный атом — выиграть глоток сантиметров» Елена Михайлик
«куколку ночной стрельбы обнимать, баюкать...» Станислава Могилёва
«покрытая ржавчиной гидра зрения» Станислава Могилёва
«Ах если б не сияния на грани выгорания» Ирина Перунова
«мы любили родимые северные ады» Вера Полозкова
«Он увидит... отцветающий глаз» Евгения Риц
«когда старый кот на кухне грызёт сухой укром и плачет неясно... мы хотим друг друга убить» Галина Рымбу
«В тот момент, когда пишущий ищет слово, всяк обитатель дна ищет улова» Жанна Сизова
«завернув в своё сердце бум бум» Андрей Тавров
«Проза. Каша во рту. Не умею и немогу, не хочу учиться ничему..» Марина Тёмкина
«Моего друга тупо расстреляли» Елена Фанайлова
«бегает синекрылый прединфарктный заяц» П.И.Филимонов
«полости пустот... берут тебя в бессрочный оборот, впиваясь в сердце миллионом глаз...» Сергей Шестаков
--------------------------------------------------
Подлинная сложность или многогранная ёмкость, которая суть и плоть есть поэзия состоит из художественно насыщенной ткани, словесный орнамент коей завораживает и очаровывает любителя поэзии целым комплексом явленного языкового богатства : сам подход или заход на момент написания стихотворения, ракурс с которого поэт начинает взор на будущую тему, затем, выстраданный в результате долгого подбора ритм, соответствующий или отражающий или даже возглавляющий слова, точнее, сокровенную причину написания стихотворения, а также отдельные ключевые действия, явления и предметы участвующие в произведении Искусства поэзии. Кроме того, подлинная сложность не требует, но даже противится «пониманию сходу», которое практикуют любители производства и чтения стишков. Никакое «сходу всё ясно» в поэзии, в принципе, не приветствуется. Хочешь «сходу» – читай объявления в газетах, смотри российские сериалы «о многопудовых буднях обывателей», слушай песенки, типа: «Ты – рыбачка, я – батрак» и т.п.
«Радовать читателя красивыми переплёсками слова не есть цель творчества.
Моя цель, когда я сажусь за вещь, ни есть радовать никого, ни себя, ни другого,
а дать вещь возможно совершеннее. Радость — потом, по совершению.. Радость потом — и большая. Но и большая усталость. Эту усталость свою, по завершении вещи, я чту. Ту же усталость чту и в читателе. Устал от моей вещи — значит хорошо читал и — хорошее читал. Усталость читателя — усталость не опустошительная, а творческая». (Марина Цветаева)
"..легко усваиваемая поэзия, отгороженный курятник, уютный закуток,
где кудахчут и топчутся домашние птицы. Это не работа над словом, а скорее отдых от слова". (Осип Мандельштам)
«Только оригинальность делает произведение произведением настоящего искусства».(Борис Пастернак)
Приведу пример «сложности» поэзии:
Осип Мандельштам
***
Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется,
На крыльях срезанных, с прозрачными играть.
B беспамятстве ночная песнь поется.
Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.
Прозрачны гривы табуна ночного.
B сухой реке пустой челнок плывет.
Среди кузнечиков беспамятствует слово.
И медленно растет, как бы шатер иль храм,
То вдруг прикинется безумной Антигоной,
То мертвой ласточкой бросается к ногам,
С стигийской нежностью и веткою зеленой.
О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд,
И выпуклую радость узнаванья.
Я так боюсь рыданья аонид,
Тумана, звона и зиянья!
А смертным власть дана любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольется,
Но я забыл, что я хочу сказать, -
И мысль бесплотная в чертог теней вернется.
Bсё не о том прозрачная твердит,
Всё ласточка, подружка, Антигона...
И на губах, как черный лед, горит
Стигийского воспоминанье звона.
1920
Магия этих стихов Осипа Мандельштама взывает прежде всего к нашим наитьям. Стихи захватывают как волхвование. К ним нельзя подходить с мерой рассудка, - это немедленно вызовет недоумение и поставит нас в тупик. В самом деле, как река может быть сухой? Именно сухой, а не высохшей? И какие законы физики позволяют по такой реке плыть челноку? В рамках рассудочного мышления образ Мандельштама кажется едва ли не бессмысленным. Впрочем, это определение не было в его глазах отрицательным – ведь он писал:
«В Петербурге мы сойдёмся снова
Словно солнце мы похоронили в нём,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесём».
БЛАЖЕННОЕ, БЕССМЫСЛЕННОЕ СЛОВО – !!! слово не от мира сего.
В ПЕРВЫЙ РАЗ – !!! – или даже, как в первый раз, всегда, в первый раз...
ПРОИЗНЕСЁМ -!!! звуконосное слово у поэзии...
Мы воспитаны в духе рационализма – понятие иррационализма было для нас чуть ли не жупелом. Как страшна иллюзия, что в мире всё логически объяснимо – сполна и без остатка! Эта иллюзия опустошает сердца и приводит к жесточайшим разочарованиям. Мир без тайны, мир без несказанного и нереченного: это лишь безжизненный призрак, мёртвая схема. Иррациональный момент бытия всегда чутко улавливала и настоящая философия, и подлинная поэзия.
Высокое ощущение тайны мира полнит поэзию! Однако это ни означает, что настоящие поэты, бросая вызов логике обыденного сознания, не сохраняют за нею права на частное значение. Они просто преодолевают её, воспаряют над нею. Ведь в мире есть нечто, лежащие поверх логического смысла, аналитической схемы. В этом нечто – сокровенное! Свойства его настолько необычны, что однозначная логика скажет о нём: абсурд, нелепица, бессмыслица.
«Сухая река», «чёрное солнце» - это так называемые оксюмороны: поэтические образы, построенные на резком столкновении противоположностей. Но только ли склонность к парадоксальной остроте лежит в основе создания оксюморонов? Нет, ибо в этих поэтических фигурах порой отражается странная – если угодно, абсурдная – истина о бытии. Оказывается, сам мир устроен по принципу оксюморона! И душа человеческая, конечно. И лучшие произведения искусства.
Несколько слов о «красивости» и «прекрасном» в словесности, в частности, в поэзии:
Лермонтов или Марлинский?
«Уж за горой дремучею
Погас вечерний луч.
Едва струёй гремучею
Сверкает жаркий ключ…»
Михаил Лермонтов
Быть окружённым толпою слов, внушаемых заострённо чувственным восприятием мира, и при этом, уметь превращать словесные толпы в прямые наименования вещей – признак высокого мастерства.
Уметь изъясниться в стихе – просто – но, не впадая в простоту (в простоватость) – задача задач!
Не избегать категорически «языка улицы», языка повседневного общения, но использовать, применять его строго по-необходимости, по месту, по мере надобности, а не в качестве «основной кисти», основного тона или инструмента - важная составляющая поэтического искусства.
Понимать «современность», как щит, отражающий всё наносное, пошлое, обиходное – в том числе, в языке, а не как зеркало, отражающее всё подряд, без разбору – это норма восприятия поэта, а не «словесного подёнщика»!
Не путать фигуральность, краснобайство, красивость с образностью, красноречием, выразительностью и прекрасностью – обязанность поэта.
Имея целый арсенал слов, эпитетов, синонимов, помнить о поэзии как об одной из уникально-лаконичных или лаконично-ёмких форм искусства – значит, иметь представление о стиле в искусстве.
Современник Лермонтова Шевырёв писал, сравнивая прозу Лермонтова с прозой модного тогда романтика Марлинского: «Пылкому воображению Марлинского казалось мало только что покорно наблюдать эту великолепную природу и передавать её верным и метким словом. Ему хотелось насиловать образы и язык..»
Вот отрывок из повести Марлинского «Аммалат-Бек»:
«Дагестанская природа прелестна в мае месяце. Миллионы роз обливают утёсы румянцем своим, подобно заре; воздух струится их ароматом, соловьи не умолкают в зелёных сумерках рощи. Миндальные деревья, точно куполы пагод, стоят в серебре цветов своих.. Широкоплечие дубы, словно старые ратники, стоят на часах там, инде, между тем как тополи и чинары, собравшись купами и окружённые кустарниками, как детьми, кажется, готовы откочевать в гору, убегая от летних жаров».
Ещё один отрывок – из книги «Мулла-Нур»:
«Громады скучивались над громадами, точно кристаллы аметиста, видимые сквозь микроскоп, увеличивающий до ста невероятий. Там и сям, на гранях скал, проседали цветные мхи, или из трещин протягивало руку чахлое деревцо, будто узник из оконца тюрьмы.. Изредка слышалась тихая жалоба какого-нибудь ключа, падение слезы его на бесчувственный камень..»
Всё творчество Марлинского, его манера повествования – не прошли проверку временем. А ведь его книгами зачитывались современники! Нагромождение сравнений, назойливо красивые эпитеты; всё это сегодня – признак безвкусицы.
Время вынесло свой приговор: в произведениях Лермонтова была та правда жизни, та глубина мысли, те нравственные вопросы, которые делают их современными и сегодня. Произведения Марлинского со всей пышностью, оказались неглубокими, поверхностными и потому безнадёжно устарели; то, что казалось красотой, обернулось ложной красивостью; изысканность – пошлостью; необыкновенность сюжета – просто скукой.
С невольным облегчением возвращаешься от Марлинского к Лермонтову:
«Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас тёмно-синие вершины гор, изрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, ещё сохранившем отблеск зари».
Пейзажи у Лермонтова могут быть разными, но одно в них общее: точность. То, что описывает Марлинский, невозможно увидеть; трудно представить себе, например, как розы «обливают утёсы румянцем» или слеза «какого-нибудь ключа» падает «на бесчувственный камень». Пейзаж, описанный Лермонтовым, видишь и представляешь себе совершенно точно: и глубокое ущелье, и горы «изрытые морщинами», и «голые, чёрные камни», и тучу на вершине Гуд-Горы: она была «такая чёрная, что на тёмном небе..казалась пятном».
Лермонтов не прост в стихотворении «Родина», сложен, в высшем и поэтическом смысле этого слова. Родина подана не как перечень «красивостей», расхожих штампов и заверений в «любви к ней в общем и целом, и с душой, как с душком», как это бывает сплошь и рядом в «простых, как многоэтажка» стишках. Родина Лермонтова сложна своим утончённым восприятием того, что собственно так родственно, так близко, так совпадает с его душою, что именно в пейзаже, в «простых» картиных бытия является «родиной» – под какой ритм живёт она, насколько одинок на родине человек любящий родину и др. смыслы, мысли, чувства... Вот она, «сложность» поэзии, каждому «простаку» на заметку:
***
Люблю отчизну я, но странную любовью!
Не победит её рассудок мой.
Ни слава, купленная кровью,
Ни полный гордого доверия покой,
Ни тёмной старины заветные преданья
Не шевелят во мне отрадного мечтанья.
Но я люблю – за что, не знаю сам –
Её степей холодное молчанье,
Её лесов безбрежных колыханье,
Разливы рек её, подобные морям;
Просёлочным путём люблю скакать в телеге
И, взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень.
Люблю дымок спалённой жнивы,
В степи ночующий обоз
И на холме средь жёлтой нивы
Чету белеющих берёз.
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно;
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужиков.
В завершении моих размышлений о «простом и сложном» в стихах, проанализируем стихотворение Владимира Аникина, он пишет в одном из комментариев в этой теме, он пишет:
«Невольно (чеснслово не задумывал) ярче всего я выразил свою позицию ко всему "изысканно сложному" в посвящении жене:
«От первых звезд, до утренней Авроры
Перебирал в ночи жемчужины небес,
Поля, леса, овраги, косогоры
Прошел, облазил в поисках чудес.
Нырял во тьму бездонных океанов,
В хрустальный мир озер и бурных рек,
Просеивал песок бесчисленных барханов
Листал тома в тиши библиотек.
Искал слова, что лучше всех на свете
Расскажут о моей любви к тебе
Покажут в форме, запахе и цвете…
И небеса прислушались к мольбе!
Нашел! Несу, глотая слезы счастья,
В обертке из душевного тепла,
Секретный код великого причастья,
Великий дар, что мне судьба дала.
Колено преклонив, торжественно и пышно…
Не так! В твоих глазах ищу себя,
Тебе одной я говорю чуть слышно
Три слова — Я Люблю Тебя!»
---------------------
Прочитав это стихотворение, невольно вспомнил Марлинского с его «красивостями», которые красивы только на первый взгляд кого-нибудь читателя понаслышке, только на взгляд неискушённого в прекрасной ипостаси Искусства.
То что автор, ратующий за «простоту» в стихосложении, «перебирал жемчужины небес», «ныряв во тьму бездонных океанов» и совершал тому подобные действия, не делает его носителем – ни поэзии жизни, ни поэзии слов – почему так? Поскольку всё перечисленное и поданное себе и будущему читателю как пример поэтической натуры автора, по сути своей, то есть по перебору «красивостей» над красотой или сказанутости над несказанностью, или по подмене прекрасного красивым, когда фантазёрство, словесная фальшивка подменяет собою художественный вымысел или правдоподобие искусства поэзии. По мнению автора именно это стихотворение ярче всего выражает его позицию к «изыскано сложному». Автор стишка декларирует намерение искать слова, которые выразят его любовь к жене:
«Искал слова, что лучше всех на свете
Расскажут о моей любви к тебе..».
Но слов таких, то есть прекрасного, правдоподобного, на мой взгляд, не найдено, только «обёртка из душевного тепла». Но из «обёрток» вся целиком и состоит «простота, хуже воровства»! Вместо простоты, то есть выражения сути или воплощения сути в Слове, длинные перечни строк о том, что «торжественно и пышно», но получается на выходе – «пшик», пышный и торжественный, как оркестр пожарной команды в городе N.
Если бы, вместо девятнадцати строк, не «изысканно сложных», а аляповато или простецки-красивых, автор показал строки своей жизни – воплотил в Слово свои дела, свои сомнения, удачи и неудачи, встречи и расставания, одиночество и мечты – до встречи с будущей женою, то тогда финальные слова «Я люблю тебя!» не остались бы словами рекламного плаката, или анонса художественного фильма, но явились бы итогом постижения любви автором стишка. И в этом случае, их можно было бы их нужно было бы произнести в глаза, а не в стихотворении, которое ВОПЛОЩАЛО бы любовь, а не ОБОЗНАЧАЛО её!
Великая разница между «простой сложностью» Искусства поэзии и «сложной простотой» стишков ещё ожидает многих из нас на пороге постижения.
Вадим Шарыгин(20.10.2022 12:03:53)
Поэзия как искусство.
Звукосмыслы
В рамках заданной мною темы и выходя за рамки её – мы обмениваемся опытом постижения поэзии. Прежде чем приблизиться, к возникшему явно не на пустом месте, слову «поэзия», давайте разберёмся со словом «стихи» или уточним, чем отличаются стихотворные строчки от прозаической речи – мы относим к стихам, с их рифмовкой, мелодией (или подчинённостью интонации), всё то разнообразие стихотворных строчек, в коих гораздо острее, чем в членениях прозаической речи чувствуется звучание ударяемых гласных и близких к ним согласных, а затем, пусть и в меньшей мере, возникает акустика и артикуляция всех слышимых составных частей. Эти звучания, в союзе с ритмом, собственно, образуют как отдельные стихи, так и сочетания стихов, в то время как в прозе, за исключением ( и то не всех) афоризмов и пословиц, они такого назначения не имеют. Что же ощущается нами именно как «стихи»? Прежде всего, повторы (к коим принадлежит и рифма), но не только, есть ещё отдельные звучания – гласные «а», «о», «у», «и», «е» и другие, в отдельных словах – по контрасту или с другими, или просто в своём особом качестве. Рифмы и повторы организуют стих и больше связаны с ритмом, другие звуки и созвучия – теснее связаны со смыслом.
Образуя мелодию, они сочетаются со смысловым фоном всего стихотворения в целом. Если для прозы достаточно смыслов, явленных строчками, то для стихов необходимы з в у к о с м ы с л ы. Возникают звучащие слова и словесные аккорды.
Чтобы строчки впрямь стали поэзией необходимо каждую осознать как стих, прочесть, как стих, п р о в о з г л а с и т ь! Если строчки стихов прочесть так как читают прозу, не возникнет никакого звукосмысла или от него останется зыбкая тень. Слова, сами слова в стихах звучат по иному, чем в прозе, и это новое, как бы объёмное звучание меняет самый смысл, перемещает смысл из трёхмерности в многомерность. Когда слова в стихах получают нужные им ударения, их предметные значения могут мгновенно уступить место смыслам, то есть мгновенно расширяется гамма впечатлений: чувства, предметы, явления приобретают оттенки или зыбкость существования. Это не значит, конечно, что стоит нам произнести ударные гласные в словах и сама собой, по недосмотру, из-за оплошности или из случайного набора слов возникнет поэзия, но это значит, что нет поэзии без звукосмысла, как и нет поэзии, обходящейся одними звуками.
Поэт ищет в слове его смысла, а не его значения. «Смысл» и «значение» не разграничены в языке достаточно ясно: смысл – это то, что непосредственно открывается в слове, помимо того, что относит слово к какой-то конкретной вещи, предмету, явлению. Метафоры поэзии служат для того, чтобы сказанное воспринималось со стороны смысла, а не значения. Если поэт в каких-то случаях не зачёркивает значений слов, то не для того, чтобы мы поддаваясь иллюзии простоты, поверили, что поэт забыл о смыслах слов. Поэтические слова всегда невещественны и всегда конкретны. Наши обычные взгляды на абстрактное и конкретное к поэтическим словам неприменимы.
Что такое поэзия?
Я могу предложить своё определение:
Поэзия — есть высшая форма человеческого сознания,
особая, высказанная, доверившаяся Языку – форма восприятия мироздания, при которой
слова обретают :
- мгновенную силу воздействия
- максимальную полноту звучания
- минимальную зависимость от значений
Поэзия — это путь :
От правды к правдоподобию.
От прямой речи к иносказательности.
От потоков слов — к Слову.
От мира гусеницы к миру бабочки.
От раскраски обыкновенного к прекрасному.
От муравья к стрекозе (в басне Крылова).
От хорошего времяпрепровождения досуга к прекрасному умиранию искусства.
От содержания из слов к звукосмыслам.
Стишки и поэзия
Созданной поэзии в разы меньше, чем намерений её создать. Этот факт очевиден для любого мало-мальски любящего и уважающего, знающего поэзию человека. Я разделяю всё написанное в форме поэзии – на собственно поэзию и на стишки. Такое деление, на мой взгляд, всё-таки корректнее, чем традиционные попытки деления, например, на хорошую поэзию и поэзию плохую, или на подлинную поэзию и поэзию мнимую. Моё деление – освобождает само слово «поэзия» от второго и далее сорта, от неполноценности и частичности присутствия в произведении. Как не бывает «плохой» и «хорошей» веры, или веры местами (в усечённом, «законспектированном») виде, как не бывает «подлинной и мнимой» любви или любви в намерении, или в неполной мере, так не бывает «плохой и хорошей поэзии» или поэзии по намерению. Для всего, что только внешне (по форме) напоминает поэзию, но не инициирует, не генерирует, не аккумулирует и не транслирует в сознание читающего ценности (они же, признаки) поэзии, то есть не переводит сознание на более высокий (метаморфозный, внепространственный и вневременной) уровень есть название – стишки.
NB Согласно моей концепции, стишки не являются предтечей поэзии, её подготовительным уровнем, они вовсе не закономерный этап на пути к поэзии, они не её ухудшенная копия, стишки невозможно «модернизировать» до уровня поэзии, стишки не приближают, но отдаляют людей от поэзии. Стишки искажают представление людей о поэзии, о поэтическом творчестве, о поэтической речи и поэтическом восприятии. Было бы большой ошибкой назвать стишки неудавшейся полностью поэзией или поэзией частичной – это произведения антипоэзии, то есть произведения, в которых явлен взгляд на поэтическое ещё или уже непоэтического человека – ни читателя, ни писателя, который ни Богу свечка, ни чёрту кочерга, не желает видеть себя читателем и не жалеет других, видящих его писателем. Производит словесный маргарин, который тоже можно «употреблять в пищу воображения» и тем самым, настоятельно рекомендует всем забыть о «масле поэзии».
Есть люди, пишущие только стишки. Если в творчестве пишущего стишки составляют сто процентов, занимают всё пространство интересов, то такой человек должен осознать отсутствие у него божественного дара слова и очень серьёзно и ответственно отнестись к выстраданным мыслям о нём лучших поэтов прошлого. Если в творчестве пишущего - стишки занимают значительный, «господствующий» объём из общей массы им написанного, значит, такой человек ещё не устойчив в определении поэзии, воспринимает поэзию как нечто случайное что приходит под настроение, под вдохновение, значит, такой человек не достаточно работает над собою, не совершенствуется, сознательно или по недомыслию, то есть по причине непонимания сути и сущности поэзии, её значения или миссии среди людей; значит, такой человек воспринимает поэзию, как общедоступное ремесло или как часть своего развлечения, досуга людей, имеет привычку беглого или поверхностного отношения к опыту других и не в состоянии отличить поэтическую речь от речи о поэтическом.
У поэтов (по призванию, а не исключительно по намерению и по образованию) могут быть исключительно произведения поэзии – они могут быть с углублённым погружением в недра сокровищницы языка или с ограниченным или осторожным, но всегда продуманным и уместным отношением к языковому богатству. Но и те и другие – являются произведениями поэзии – произведениями ПОЭТА – поэта по призванию, по природному дару слова, по каторжному труду по добыче золота Слова на приисках поэзии. Поэты не могут произвести на свет божий стишки, не при каких обстоятельствах, только поэзию с большей или меньшей глубиной погружения в Язык. Произведения поэзии, в которых Язык (во всех его звукосмысловых нюансах) раскрывается на такой огромной или «бездонной» глубине, что достигает уровня самостоятельного звучания или существования, превозмогая красотою своею даже тему или содержание – такие произведения поэзии становятся произведениями Искусства, то есть дверью в иное мироздание. «Лучшими» поэтами эпохи или главными носителями или источниками тайного очарования поэзии становятся поэты, создавшие произведения искусства и творческий поиск коих не ограничивается собственно поэзией слов, но охватывает поэзию жизни.
Поэзия жизни
Поэзия жизни включает в себя поэтическое восприятие всего, что есть, при котором так называемая действительность, где обитают люди без поэзии и люди со стишками, получает расширение до степени достоверности. Обладание поэзией жизни есть необходимое, но не достаточное условие для возникновения поэзии слов.
Мне хорошо запомнился тот тёплый, солнечный, сентябрьский немецкий день..
Я, ученик 3-го «Б», посреди урока выбегаю из класса, мчусь по коридору, уже не сдерживая слёз, распахиваю входные двери нашей русской школы, бывшей казармы танкового батальона дивизии вермахта, скатываюсь со ступенек крыльца и устремляюсь в небольшой скверик неподалёку.
Там, слава Богу, ни души, усаживаюсь на краешек одной из скамеек, пытаюсь взять себя в руки, успокаиваюсь на минутку, но тут же, вновь, невообразимая жалость и отчаяние подкатывают и застревают комом в горле, и я плачу, плачу уже, навзрыд, уже не сдерживаясь, не вытирая слёз..
В это утро я узнал, что 11 сентября 1973 года войска хунты в Сантьяго взяли штурмом Президентский дворец и президент Чили Сальвадор Альенде погиб, обернувшись государственным флагом.
Тот давний день я считаю своим первым знакомством с поэзией – не с поэзией слов, а с поэзией жизни – с тем огромным и героическим состоянием души, в котором мир ощущается не просто, как лоскутное одеяло, сшитое из кусочков стран и континентов, а жизнь видится не просто чередой дел и событий, но воображаются в виде, уходящей за горизонт, опоясывающей Землю, цепочки людей, взявшихся за руки, преданных и верных друг другу, знающих цену словам: свобода, равенство, братство.
Так, что же это такое, «поэзия жизни»?
Передо мною «Песнь о соколе» Максима Горького. Прочитываю дважды. Произведение, буквально, потрясает – амплитудой (взбирания-падения) строк и глубиною вложенного в них смысла!
С первых же строк, врывается в душу картина человеческого существования, в которой чётко и честно расставлены главные действующие лица жизни:
Те, кто пытается механически (физически) познать высоту жизни, как бы вползти на неё, при этом оставляя себя ограниченным в восприятии («ползающим»):
«Высоко в горы вполз Уж и лёг там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море».
Те, кто, взбираясь, восходя, обретает высоту (не горы даже – неба!), и не для взглядывания свысока, но лишь для последующего полёта, для сияния:
«Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо..»
Те, кто никуда не взбирается, и разбивает, вдребезги, свои жизни, мечты и надежды, о камни действительности, о скалы будней:
«..и бились волны внизу о камень…»
А дальше по тексту, ещё одна схлёстка стихий – горного потока и моря: сильный, напористый, упрямый, узкий (во взглядах? В мечтах?) поток талой воды, буквально, врезается в широкое (душою!) морское пространство:
«А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу морю, гремя камнями.. Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору и падал в море, сердито воя».
И вот начинается! – Оно! – Главное сражение человеческой жизни! – противостояние – Ужей и Соколов – противоположение – «умеющих жить» и «умеющих летать»! – противопоставление – Мариенгофов и Есенининых! – противо-речие – «читающих лекции о слезах» и «плачущих»! – противоборство – «поднебных» и «поднебесных»!
«Вдруг в то ущелье, где Уж свернулся, пал с неба Сокол с разбитой грудью, в крови на перьях..»
«Уж испугался..подполз поближе..:
-Что, умираешь?
-Да, умираю! – ответил Сокол, вздохнув глубоко. – Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо.. Ты не увидишь его так близко! Эх, ты, бедняга!
-Ну что же – небо? – пустое место.. Как мне там ползать? Мне здесь прекрасно.. тепло и сыро!.. ..Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, всё прахом будет».
«И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
-О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я.. к ранам груди и..захлебнулся б моей он кровью! О, счастье битвы!..
А Уж подумал:..»
В этом месте, я, вдруг, остро осознал принципиальную разницу между тем, как сражаются – Соколы – дети неба, и тем, как сражаются Ужи – дети земли: Соколы, «разят врагов», пытаясь захлебнуть их своею кровью, Ужи, уничтожают своих врагов, захлёбывая их в крови чужой!
Именно поэтому, Ужи – побеждают Соколов на земле, а Соколы – побеждают время.
«А Уж подумал: «Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..И предложил он свободной птице: – А ты подвинься на край ущелья и вниз бросайся. «Быть может, крылья тебя поднимут и поживёшь ещё немного в твоей стихии».
И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошёл к обрыву, скользя когтями по слизи камня. И подошёл он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами и – вниз скатился.
И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро падал, ломая крылья, теряя перья..
Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала море».
Наяву вижу, как смертельно раненый, избивший крылья о камни рассудительных писательских глаз, Есенин, идёт к обрыву, «скользя когтями», выплёскивая из горла отчаянные выкрики-конвульсии, кои отскакивают от бронированных сердец собратьев по перу – посредственных не в неумении выразить свои мысли, но – в чувстве прекрасного! Вижу, как «подошёл» он к вырубленной тысячами умелых, умных рук, пропасти, как «расправил крылья, вздохнул всей грудью» своих последних чудеснейших стихотворений, как «покатился вниз..ломая крылья». И что удивительно: море или пучина жизни, поглотив всех, вынесла на берег вечности – стихи Есенина – его душу! – его, тыщи раз такого-сякого! – и никого из «не разбившихся вдребезги» – никого из тех, кто был, вроде как, «лучше: моральнее, умнее» его! – вот такую точку, на все времена, ставит Бог в споре Ужей и Соколов.
А между тем, песнь продолжается. Начинается вторая, кульминационная часть истории:
«В ущелье лёжа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу..
-А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полётам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать всё это, взлетевши в небо хоть не надолго».
Уж искренне не понимает Сокола, его «страсти к небу»! Сокол «смущает» его покой, его прямолинейное, поступательное житьё «своей любовью к полётам в небо». Уж чувствует, что за Соколом стоит не какая-то наивная бравада, но огромное, неведомое, недостижимое для Ужа пространство жизни, суть которой умещается в одном слове: «полёт», в том самом слове, которого вообще нет в лексиконе Ужа. И вот он решает попробовать..
«Сказал и – сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.
Рождённый ползать – летать не может!..
Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся:
«Так вот в чём прелесть полётов в небо! Она – в паденьи!..Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут небо в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!..
Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам всё знаю! Я – видел небо..Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье – землёй живу я».
И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою».
Потрясающий монолог-исповедь! В нём – вся жизненная философия умного, доброго, заботливого, творческого, обыкновенного (в чувствах, в мечтах, в самоотдаче, в самоотверженности) человека. Причём, озвучен человек «опытный», человек, якобы познавший небо! – полёт, состояние жизни «поэт», и пришедший к выводу: ничего, мол, особенного в «небе», в «поэте», в «полёте» нет, «летать», дескать, могут все или многие! – Сиганул вниз, шмякнулся о земную твердь, привёл ушибленную башку в порядок от минутного стресса и «свернулся в клубок, гордясь собою»! – вот и всё искусство, вот и весь подвиг, весь «полёт»!
Ни эти ли, «познавшие» и «обесценившие» небо люди – «смеясь над птицами», над поэзией – находят ей земное, практическое применение – пишут стихи для раздумчивого философского досуга, или организуют творческие соревнования для того, чтобы с помощью рифмованных стихов-лозунгов сделать жизнь обыкновенных людей «ещё обыкновеннее», ещё спокойнее, ещё человечнее, милее и беззаботнее!? – ни эти ли, «летающие Ужи», авторитетно и многословно развенчивают поэтов, негодников этаких, погибших из-за своих дурных привычек, из-за «безумства своих желаний»!? – ни эти ли люди, запросто и без зазрения совести, пользуют небо поэзии, как место отдыха, как пространство приятного досуга, как скамейку для обмена будничными впечатлениями, под лузганье словесных семечек!?
Оказывается, что можно, искренне и воодушевлённо, заниматься не вполне своим делом, затрачивая на него десятки лет жизни, проявляя прилежание, тысячекратно «сигая Ужом в небо», создавая груды слов, рассказывающих, расцвечивающих, ругающих или возвышающих обыкновенную – не самоотверженную жизнь, и при всём при этом, не принести – ни себе, ни людям – никакой пользы! – оставшись в положении, чётко обозначенном Мариной Цветаевой: «пустые жесты над пустыми кастрюлями»!
Божественный дар – слова? – да! – но, вначале, Божественный дар – чувства прекрасного! – исполненный в сочетании с высочайшей само-отверженностью – не доступен всем и каждому – кто по-злому или по-доброму живёт землистую жизнь! – всем, кто искренне или намеренно ошибся со своим предназначением, с местом приложения своих душевных усилий и стал, например, «вечно перспективным плохим поэтом», или «не летающим Соколом», лишив себя, тем самым, прелести всего земного «и Уж», тем паче, прелести небесного!
«Уж» – не плохой! «Уж» не содержит в себе непосредственной причины гибели «Сокола». Он – тот, кто, заполонив небо своими «шмяканиями», тем или иным образом, способствует тому, чтобы «Соколов» в мире становилось всё меньше и меньше. «Уж» – это умная и бесслёзная, надёжная и опасная, ужасная и трагическая, несчастная и массовая подмена небом ползающим неба летящего!
«Блестело море всё в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
В их львином рёве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:
«Безумству храбрых поём мы славу!
Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О славный Сокол! В бою с врагами истёк ты кровью.. Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
«Безумству храбрых поём мы песню!».
Поэзия земная и небесная.
Можно, условно, разделить поэзию на «земную» и «небесную». Земная – не доводит дело или язык до колдовства, до господства языка над поэтом и читателем. Небесная – очень рискует, позволяя Языку разверзнуть бездну своих возможностей. Но и та и другая (и «земная», и «небесная») суть две составляющих поэзии, не имеющих НИКАКОГО отношения к стишкам (хорошим и плохим).
Я выделю два уровня восприятия искусства и два уровня самого искусства. Условно назовём их : «земное» и «небесное». Можно так разделить, например, поэзию: поэзия «земная» или поэзия ( с первого до последнего снизу этажа) человеческой многоэтажки, и поэзия «небесная» или поэзия (хотя бы и первого, единственного этажа, но обязательно видимого с «высокой» стороны, с высоты неба).
Мои примеры «земного» подхода к поэзии:
Иван Бунин
«Вот я раскрываю — пишет в своём статье «О поэзии Бунина» Владислав Ходасевич — «Избранные стихи» и читаю:
Льёт без конца. В лесу туман.
Качают ёлки головою:
«Ах, Боже мой!» — Лес точно пьян,
Пресыщен влагой дождевою.
В сторожке тёмной у окна,
Сидит и ложкой бьёт ребёнок.
Мать на печи, — всё спит она.
В серых сенях мычит телёнок.
В сторожке грусть. мушиный зуд...
— Зачем в лесу звенит овсянка,
Грибы растут. Цветы цветут
И травы ярки. Как медянка?
— Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой,
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?
Мычит телёнок, как немой,
И клонят горестные ёлки
Свои зелёные иголки
«Ах, Боже мой! Ах, Боже мой!»
«Стихов такой сдержанной силы, такой тонкости и такого вкуса — пишет в завершении статьи Владислав Ходасевич — немало у Бунина. Признаюсь, для меня перед такими стихами куда-то вдаль отступают все «расхождения», все теории, и пропадает охота разбираться, в чём прав Бунин и в чём не прав, потому что победителей не судят. В своей поэзии Бунин сумел сделать много прекрасного. Как не быть ему благодарным?» ( «О поэзии Бунина» 1929 год)
В качестве ещё одного сильного или яркого примера «земного» уровня искусства поэзии
я выбрал стихотворение Николая Заболоцкого «Журавли»:
«Вылетев из Африки в апреле
К берегам отеческой земли,
Длинным треугольником летели,
Утопая в небе, журавли.
Вытянув серебряные крылья
Через весь широкий небосвод,
Вел вожак в долину изобилья
Свой немногочисленный народ.
Но когда под крыльями блеснуло
Озеро, прозрачное насквозь,
Черное зияющее дуло
Из кустов навстречу поднялось.
Луч огня ударил в сердце птичье,
Быстрый пламень вспыхнул и погас,
И частица дивного величья
С высоты обрушилась на нас.
Два крыла, как два огромных горя,
Обняли холодную волну,
И, рыданью горестному вторя,
Журавли рванулись в вышину.
Только там, где движутся светила,
В искупленье собственного зла
Им природа снова возвратила
То, что смерть с собою унесла:
Гордый дух, высокое стремленье,
Волю непреклонную к борьбе —
Все, что от былого поколенья
Переходит, молодость, к тебе.
А вожак в рубашке из металла
Погружался медленно на дно,
И заря над ним образовала
Золотого зарева пятно.»
1948
«Прекрасное и трагичное стихотворение «Журавли» Н. Заболоцкий написал вскоре после окончания своей ссылки, в 1948 году. Это сюжетное произведение с глубоким философским подтекстом через описание случая, произошедшего в природе с перелетными птицами, повествует о человеческом мире и ставит перед читателем морально-этические вопросы» …
Так пишут, или примерно так, пишут об этом стихотворении критики. Да, действительно, это сильное произведение «с подтекстом», сильное оно и без «подтекста». Ладно скроено. Сходу понятно. Не требует от читателя ничего, кроме переживающей души и открытого сердца. Что само по себе очень даже не мало! Для земной жизни. Всё в порядке с этим произведением в плане художественности и эмоциональности, и всё в порядке с тем впечатлением, которое оно стремится произвести, и которое, действительно, в абсолютном большинстве случаев на читателей производит, уже столько лет!
И вот, я представляю вам это прекрасное произведение в качестве примера «земного» уровня поэзии, то есть уровня доступного практически всем и каждому любителю поэзии, но демонстрирующего далеко не всё, чем поэзия обладает, и даже, можно сказать, являющемуся только «вывеской над аркой», предваряющей вход в поэзию, как таковую.
Оговорка:
«Земная» – не значит непоэзия. Это поэзия, имеющая право на существование, отличающаяся от самых что ни на есть хороших стишков.
Что подразумевают те поэты, которые пишут «земную» поэзию?
Мотивация может быть, например, такой:
«ЗЕМНОЙ» подход можно определить примерно так : поэтам надо писать поэзию близкую и сходу понятную практически каждому человеку, надо писать и воспринимать написанное тем восторженнее, чем проникновеннее, понятнее, чем написанное ближе к земным переживаниям человеческой души, чем написанное ближе к человеку живущему свою единственно известную и понятную ему человеческую жизнь. Надо писать «по-человечески», ясно, но выразительно, и для человека, каков он есть! Надо пользоваться поэтической формой для раскрытия, для раскраски прозы жизни. Надо создавать главенство содержания, надо создавать всё новое и новое с о д е р ж а н и е, помогающее человеческой душе выдержать, выстоять, воспринять во всём многообразии человеческую жизнь. Поэзия не должна быть заумной и обязана быть доступной, в смыслах и языке, для широкого круга читателей, сознательно искать кратчайший путь к сердцу каждого человека, с учётом среднего уровня восприятия. Надо относиться к поэзии просто, надо просто относиться к поэзии как к прозе, пользующейся поэтической формой изложения, для пущего эффекта или влияния на сознание человека. Надо «искать синицу», и отдавать «синицу» людям, и это лучше, чем с пустыми руками «грустить по журавлю»! «От всей души и для каждой души!» — вот девиз «земного» подхода к поэзии. «Земной» подход означает, что поэту всегда есть что сказать людям, сказать важное из известного, сказать максимально определённо и выразительно. «Земной» подход не означает приземлённый. Да, это разговор о земных делах, но разговор поэтический, образный, художественный.
Примеры поэзии, в основе которой так называемый «земной» подход, можно было бы приводить ещё очень и очень долго. Великое множество прекрасных или просто добротных, ладно скроенных стихотворений, со своими особенностями поэтики, с большей или меньшей силой художественности, создано многими русскими поэтами разных времён и различных судеб. Все эти стихи — написаны талантливыми в поэзии людьми и людьми талантливыми в намерениях или в прозе; многие произведения «земного» подхода выстраданы, написаны что называется на одном дыхании, с великой верой в силу и нежность поэтического слова. Пронзительны и задушевны, искренни и доступны для самого обыкновенного восприятия; все стихи «достаточно прожарены», «удобоваримые», это готовые для употребления «поэтические блюда» или полуфабрикаты для разогрева нетерпеливыми на переживания и ощущения читателями с минимальными или средними «кулинарно-поэтическими» способностями и умеренным здоровым аппетитом к прекрасному! Многие из творений в рамках «земного» подхода пронизаны искренним чувством сопереживания, обогащены авторским опытом; все «земные» стихи чрезвычайно близки человеку, всем сердцем проживающему и переживающему человеческую жизнь.
«Земной» подход к поэзии охватывает, на мой взгляд, не менее 99 % числа всех поэтов и не менее 99% объёма ими написанного. Целые поколения воспитаны на этом уникальном массиве произведений русской поэзии. Гражданственность и злободневность, задушевные краткие и длинные истории, выдуманные и реальные, «о том, как дело было», а также морализованные мини сюжеты о том, «как надо и как не стоит жить на земле», кроме того: человеческие чувства в диапазоне от любви до ненависти, ещё больше экскурсы в историю, в воспоминания, усиленные поэтической формой выражения, а также поэтические отклики на происходящее, художественные описания явлений природы, погоды, плюс к этому, философствования на темы «вечных истин», — всё это вотчина «земных» произведений.
Главенство содержания над формой, главенство действия над бездействием, главенство определённости над неопределённостью, главенство насущного над вечным — характерно для «земного» подхода к поэзии.
В отличии от посредственных или бездарных произведений, или от бесчисленных стишков, произведения «земной поэзии» - выверены или дисциплинированы в слове, строго соблюдают правила управления русской речью, поистине оригинальны в метафорах, обладают образностью, а не фигуральностью речи, их темы не случайны, но продуманы и выстраданы, подчас, всею предшествующей жизнью поэта; их произведения отзываются лучшими образцами русской и мировой поэзии. «Земные» стихи не означают «приземлённые», их написали поэты — то есть, граждане поэзии или люди, преодолевшие в себе : прозаичность и недисциплинированность в строке; заплатившие огромную моральную цену за «право на строчки». Их слова, как писала Марина Цветаева измеряются «на вес крови».
«НЕБЕСНЫЙ» подход : не означает игнорировать всё «земное», но это значит — земное существование, во всём объёме душевных переживаний, видеть как бы с высоты неба, слышать «музыку сфер», изображать земное «небесным языком», то есть таким языком, который, помимо так называемых слов содержания, состоит из самого Слова, из слова, как такового — поэтического орнамента речи — имеющего самодостаточный смысл или самодовлеющую значительность, которая по значимости для будущего человеческой жизни, возможно, — важнее любого «задушевного», душещипательного сюжета, важнее самого «душераздирающего» повода, посыла или содержания произведения.
Писать поэзию «небесным образом», значит свершать дело неба на земле. Дело неба на земле — это дело, бо;льшее, чем, например, развитие и укрепление душевных качеств человека, таких, как совестливость, благородство, честность, доброта, дружба, способность любить и т. п.
«Дело неба на земле» гораздо тоньше, гораздо необыкновеннее, чем «всевозможные дела земные» — это создание или воссоздание такого состояния сознания, овладевая коим человек теряет привычный «личный взгляд на вещи», как бы преображается из того, кто смотрит, из того, кто живёт — в саму жизнь. Человек теряет — односложность, однозначность, определённость, знание — и приобретает многосложность, неоднозначность, неопределённость, сомнение...
При этом, открывая для себя или обретая неоднозначность, неопределённость и многосложность, благодаря «небесному» подходу к поэзии, человек не делается менее «добрым», менее «совестливым», «благородным», «честным», «любящим», чем под воздействием лучших образцов «земной» поэзии, но всё-таки у всех этих прекрасных качеств появляется путь, или можно сказать так: всё же некие таинственные перемены в сознании человека могут произойти: трудно назвать эти перемены «по имени», можно лишь сказать, что они сопутствуют и необходимы тем душам, которые дерзают превозмочь всю известную жизнь и двигаться дальше...
Итак, есть и другой уровень поэзии, «небесный», в котором поэзия не просто «инструмент-открывашка» для «вскрытия консервной банки содержания» или "ладан" для оказания нужного автору эмоционального воздействия на "прихожан", а сама по себе является СОДЕРЖАНИЕМ произведения, то есть, параллельно с «земными» произведениями создаются, пусть и в исключительно малом количестве, произведения, как бы от лица самой поэзии или «СОБСТВЕННО ПОЭЗИИ ПРИНАДЛЕЖАЩИЕ». Они почти не доступны любителям поэзии набегу, почти доступны ценителям и всегда ускользают от «культурных обывателей» или завсегдатаев культурного досуга, они почти всегда незаметны своим современникам, даже не по причине нежелания постичь "небожителей", а поскольку предназначены и имеют эффект воздействия только на тех, кто идёт ПУТЬ В ИНУЮ ЖИЗНЬ, в иное состояние сознания.
В качестве одного из примеров — короткое стихотворение
Осипа Мандельштама:
Когда городская выходит на стогны луна,
И медленно ей озаряется город дремучий,
И ночь нарастает, унынья и меди полна,
И грубому времени воск уступает певучий;
И плачет кукушка на каменной башне своей,
И бледная жница, сходящая в мир бездыханный,
Тихонько шевелит огромные спицы теней
И жёлтой соломой бросает на пол деревянный…
1920
В этом стихотворении ЗАВОРОЖЁННОСТЬ «правит бал».
Что такое «заворожённость»?
Завороженность – восторг, упоение, самозабвение, восхищение, заколдованность, зачарованность, околдованность, экстаз (Словарь русских синонимов русского языка).
Лично моя любовь к поэзии зародилась когда-то и только углубляется с тех самых пор, именно потому что поэзия, находясь среди людей, являясь искусством «не от мира сего», распахнула для моей души, уже осенённой поэзией жизни, двери в «заворожённость» – в САМОЗАБВЕНИЕ – в состояние потери привычного «я» с обретением всеохватности или возможности быть всем и ничем одновременно, расстаться с циферблатным временем по часам и минутам и обрести «безвременное или условное, или вечное Время». Поэзия создаёт и дарит мне Язык, которым Небо разговаривает о земном, и именно на ЭТОМ языке я возвращаюсь в родной Дом, именно этим Языком написана мне карта побега из барака человеческого существования, увешанного цветными плакатами стишков. Я «документирую» счастье иного существования на языке поэзии, существования не загробного, не после, а ДО остановки сердца, чувствуя, что если ИНОЕ, то есть более независимое от плоти состояние не возникнет «До», то и «После» ожидать ничего замечательного не приходится. Я поднимаю мятеж против засилья земноводных или плотских душ, против земных богов, против попыток описать небесное земным, то есть функциональным с раскраской языком – не потому что против разнообразия в творческом подходе, а поскольку устал от скуки, которую вызывает «разнообразие ничтожного». Моё звериное чутьё на присутствие именно такого Языка помогает мне отстраниться от культурного зверства стишков. Умение, со знанием дела, расслышать язык поэзии считаю главным достижением своей творческой жизни.