В сиреневых облаках оно чувствовало себя чем-то неестественным. Оно не хотело никаких названий своим ощущениям, потому что в спорах и так существовала жизнь и спорить с этим значило бы унизить и уничтожить своё естество. Поэтому оно молчало и только изредка рычало и качалось из стороны в сторону. Намечалось нечто похожее на покой, но оно точно знало, что это вряд ли продлится долго. Своим долгом оно считало считать себя необходимостью быть здесь и сейчас, хотя бы на час. Час расплаты был близок и далёк одновременно, но так было не всегда. Оно никогда не сомневалось в своём пути, пусть и путь был постоянно на перепутье. Окоянные дни сменялись окоянными ночами, и оно всматривалось в будущее с покорной тоской и ожиданием наступающего настоящего. Где оно окажется, кажется, не имело никакого значения, так как конечное место не имело той важности, о которой ходят легенды.
Главным стремлением всей своей сути оно понимало принятие и объятие входа в выход, того, что в некоторых случаях объясняется только разумом и осознанием явления и бесконечности пути от сути к жути, обратно, и не обязательно именно туда. Только из-за ясного мгновения опасного отклонения от возвращения, проникало оно в даль, с которой ничего не жаль. Мало ли, много ли времени необходимо для утверждения принятия своего собственного мира с конца начала?
Об этом, и только об этом оно мыслило, находясь в сиреневых облаках, ощущая свою, теперь полную, естественную жизнь, и своё собственное место в ней. Так оно и было, есть и будет, а что не было сказано вслух, то осталось для тех, кто идёт рядом, следом и другими необъяснимыми никому путями. Когда же случаются встречи, то оно уже безошибочно знает, что случайности - это не совсем, но почти уже мысли тех, кто был, есть и будет есть - здесь, там, всегда и везде.
Вот тогда-то им и будет что вспомнить!