(из поэмы 'In Memoriam A.H.H.')
Рассвет, из ночи, темноты
Выходишь с завываньем снова
И ветром бьёшь в окно сурово,
На тополь резко дуешь ты?
Тот день сломил меня бедой
Из-за возникшей в жизни тени,
Сумел ослабить всё цветенье,
Затмил свет Солнца золотой –
День, что в часы моей тоски
Приходит и приносит слёзы,
Раскачивая стебель розы,
У астр смыкая лепестки,
Но даже если б ясен был,
Игрив, безветрен, очень светел,
Холмы златым лучом приветил,
Тоски моей бы не убил.
День, где ненастье и тоска,
С печатью тайной злобной силы –
Прошла и лучшее сгубила
Сквозь время чёрная рука, –
Нахмурь же брови поскорей,
Из тучи выгляни с рассветом,
Вязанки раскидай при этом,
Ветвями небеса засей;
Наверх по склепу своему
Взойди с рычаньем, день тяжёлый,
Пролейся явью невесёлой,
Вину под землю спрячь, во тьму.
LXXII
Risest thou thus, dim dawn, again,
And howlest, issuing out of night,
With blasts that blow the poplar white,
And lash with storm the streaming pane?
Day, when my crown'd estate begun
To pine in that reverse of doom,
Which sicken'd every living bloom,
And blurr'd the splendour of the sun;
Who usherest in the dolorous hour
With thy quick tears that make the rose
Pull sideways, and the daisy close
Her crimson fringes to the shower;
Who might'st have heaved a windless flame
Up the deep East, or, whispering, play'd
A chequer-work of beam and shade
Along the hills, yet look'd the same.
As wan, as chill, as wild as now;
Day, mark'd as with some hideous crime,
When the dark hand struck down thro' time,
And cancell'd nature's best: but thou,
Lift as thou may'st thy burthen'd brows
Thro' clouds that drench the morning star,
And whirl the ungarner'd sheaf afar,
And sow the sky with flying boughs,
And up thy vault with roaring sound
Climb thy thick noon, disastrous day;
Touch thy dull goal of joyless gray,
And hide thy shame beneath the ground.