.
РАДИО НОСТАЛЬЖИ 19. Сонет в США
СКРЫТЫЙ СЛЕД
СОДЕРЖАНИЕ:
– Ты любо мне, когда набрякли почки / Джонс ВЕРИ
– Несуетливые стопа и длань / Джонс ВЕРИ
– День! Я пеняю, что тебе во славу / Джонс ВЕРИ
– Наука! ты – дитя Седых Времен / Эдгар Аллан ПО
– Постигнув, что не только человек / Эдгар Аллан ПО
– Прошло полжизни. Стерся даже след / Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
– На стенах дома, где живет старик / Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
– Провалы улиц городских бездонных / Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
– Бессмертно-юный, спит Эндимион / Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
– Я жажду песни, дикой и простой / Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
– Однажды, возле берега пустого / Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
– Они снуют, как тени, меж домами / Джеймс Рассел ЛОУЭЛЛ
===========================================_rn_========
Джонс ВЕРИ
(1813-1880) – поэт, эссеист, священнослужитель и мистик, связанный с движением американского трансцендентализма., участник кружка Эмерсона, за свои взгляды изгнанный из Гарвардского университета и даже объявленный помешанным, с помощью своего наставника опубликовал в 1839 году сборник трансценденталистских по духу эссе и стихов – по большей части сонетов. Философские штудии Вери завершились тем, что он впал в мистицизм, порвав все связи с Конкордом и прожив долгую и бесцветную жизнь в Салеме – городе, в колониальные времена прославившемся «охотой за ведьмами». Позднее творчество Вери носит подражательный характер. Однако лучшие его сонеты и по сей день остаются примером высокого мастерства.
ДЕРЕВО (Перевод А. Парин)
Ты любо мне, когда набрякли почки
И листья лопнуть разом все спешат,
Отвергнув в бегстве от зимы отсрочки
И мчась стремглав под вешний солнцепад.
А после зеленью укроют темной
Гнездо малиновки твои листы,
И любо мне лежать в тени укромной,
Всласть разомлев от летней теплоты.
А после стылый ветр тебя разденет,
И ляжет пышный снег на кутерьму,
И сгинет все, что взор в тебе так ценит,
И тень твою я взором обойму,
Сквозь сеть ветвей всмотрюсь во вспышки звезд –
Их ярче свет, когда наш путь непрост.
ПУТЬ
Несуетливые стопа и длань
Быстрей иных найдут свой путь законный –
Легки в движеньях ныне, словно лань,
А были медленней улитки сонной.
Они в трудах исправных день-деньской,
Движения покойны и степенны.
С пути не сбить их суете мирской,
Им труден путь, но дни благословенны.
Не отыскать зверью их скрытый след,
Ни нюх, ни хитрость сыску не поможет.
Душе на сем пути запретов нет –
Свободна вечно, но свернуть не может.
Сей путь означен тем, чья мощь без меры
С любовью движет атомы и сферы.
ДЕНЬ
День! Я пеняю, что тебе во славу
Достойные стихи нам невподъем.
В твоих лучах мы пишем их в забаву,
Но зрим Творец их в лике лишь твоем.
О моего житья собрат великий!
Закутав тело в солнечный лоскут,
Ты ввысь идешь с востока, ясноликий,
Чтоб чад своих спасти от черных пут.
Привет тебе, о сирый пилигрим,
Чьи равно всех благословляют взоры!
Я, как и ты, иду путем своим
И в мир блаженный скроюсь, верно, скоро.
Твой новый свет, который не узрю,
На вечном западе узрит мою зарю.
Эдгар Аллан ПО
(1809–1849) американский писатель, поэт, эссеист, литературный критик и редактор, представитель американского романтизма. Рос в Виргинии пасынком очень богатого южного джентльмена Джона Аллана, в чьем доме будущий поэт рано узнал кичливость и претенциозность, отличавшие плантаторов-рабовладельцев, как и чувство своей отверженности от этой среды с ее глубоко въевшимися кастовыми понятиями и предрассудками. Обстоятельства не позволили По безраздельно отдаться художественному творчеству, о чем он не переставал мечтать. Его силы были растрачены в битве один на один с американскими филистерами, травившими По на протяжении десятилетий и пытавшимися оболгать поэта даже после его ранней кончины. Тем не менее По успел сделать много – и как новеллист, и как поэт, опубликовавший четыре книги стихов, и как теоретик поэзии. Стихотворения По не имели успеха у современников. Их «открыл» через полтора десятилетия после смерти автора Шарль Бодлер. Наследие По оказало очень существенное влияние на европейский и русский символизм. В Америке оно по-настоящему было оценено лишь в XX столетии.
*** (Перевод В. Брюсов)
Наука! ты – дитя Седых Времен!
Меняя все вниманьем глаз прозрачных,
Зачем тревожишь ты поэта сон,
О коршун! крылья чьи – взмах истин мрачных!
Тебя любить? и мудрой счесть тебя?
Зачем же ты мертвишь его усилья,
Когда, алмазы неба возлюбя,
Он мчится ввысь, раскинув смело крылья!
Дианы ко;ней кто остановил?
Кто из леса изгнал Гамадриаду,
Устав искать приюта меж светил?
Кто выхватил из лона вод Наяду?
Из веток Эльфа? Кто бред летних грез,
Меж тамарисов, от меня унес?
К МОЕЙ МАТЕРИ (Перевод В. Топоров)
Постигнув, что не только человек –
Но ангелы – из всех благословений,
Способных нежность выразить навек,
Не отыскали имени блаженней,
Я «матерью» назвал тебя, и ты
Вошла мне в сердце самою родною
И стала жить в нем – в доме пустоты,
Покинутом покойною женою.
Мою родную мать (по ком я тоже
Скорблю) ты материнством превзошла:
Жизнь дорога – Виргиния дороже,
Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала
Отныне же, когда ее не стало,
И для меня небытие настало.
Генри Уодсворт ЛОНГФЕЛЛО
(1807–1882) поэт и переводчик, и в Америке, и далеко за ее пределами был известен гораздо больше, чем любой его литературный современник. Уже при жизни его объявили национальным американским художником, о нем с похвалой отзывались виднейшие поэты Европы, а для всевозможных почетных дипломов не хватало места на стенах гарвардского кабинета, где мирно текла жизнь почтенного профессора и знаменитого литератора. В частности, Лонгфелло был избран и иностранным членом Петербургской академии наук (1872), а его стихи появлялись в русских журналах еще в 60-е годы прошлого века.
MEZZO CAMMIN (Перевод В. Левик)
Написано в Боппарде-на-Рейне, 25 августа 1842 года, перед отъездом домой
Прошло полжизни. Стерся даже след
Минувших дней. Где юный жар стремленья
Из рифм, из песен, полных вдохновенья,
Дворец воздвигнуть для грядущих лет?
Виной не праздность, не любовь, о нет!
Не беспокойной страсти наслажденья,
Но горести едва ль не от рожденья,
Чреда забот убийственных и бед.
И с полгоры я вижу под собою
Все прошлое, весь этот темный ад, –
В дымах, в огнях мой город, скрытый мглою,
Где стоны, плач и никаких отрад.
И на ветру осеннем, надо мною
С вершин гремящий Смерти водопад.
ЧОСЕР (Перевод Э. Шустер)
На стенах дома, где живет старик,
Изображенья – сокол, лань, борзая;
Из парка жаворонка песнь живая
Влетает в дом, а с нею солнца блик –
Через витраж – и тьма уходит вмиг,
Мерцанью стекол пестрых уступая;
Старик смеется, пенью птиц внимая,
И пишет строчку. Труд его велик –
Он, этот бард зари, создал рассказы
Кентерберийские; сродни деннице
Его стихи, ведь в книге я слыхал
Крик петуха и звонкие проказы
Небесных птах и на любой странице
Цветов и пашни запах я вдыхал.
ШЕКСПИР (Перевод Э. Шустер)
Провалы улиц городских бездонных,
Где жизнь людская хлещет через край;
Повозок грохот; клич зовущих в рай
Солдатских горнов; моряки в притонах.
С судов, забытых у причалов сонных;
Звон с колоколен; крики, ругань, лай,
Земная грязь и, как бы невзначай
Сюда попавший, запах роз холеных!
Картину эту вижу, как открою
Том всех и вся затмившего поэта,
Который высшим Музами избран;
У Ипокрены с лирой золотою
Усажен он на троне Мусагета,
Священным лавровым венком венчан.
КИТС (Перевод Г. Кружков)
Бессмертно-юный, спит Эндимион,
Все в этом сне – и мука, и отрада;
Над пышной рощей – яркая лампада –
Луна, всходящая на небосклон.
Мир соловьиной песни упоен,
Но среди лета в воздухе прохлада;
Увы! пастух навек покинул стадо,
В тростник умолкший не подует он.
И я на белом мраморе читаю:
«Под этим камнем тот, чье имя было
Написано на волнах». – Неужель?
Нет, я другую надпись начертаю:
«Смерть неокрепший пламень погасила
И преломила хрупкую свирель».
ТОМЛЕНИЕ (Перевод Г. Кружков)
Я жажду песни, дикой и простой,
Чтоб вдруг возникла из дневного гула
Иль на заре нечаянно плеснула
Волной соленой на берег пустой;
Чтоб всею горечью и остротой
Она вошла в меня и сон стряхнула
И, словно свежий ветер, всколыхнула
Моей души безжизненный застой.
Но песня не всегда на зов приходит,
Она по свету своевольно бродит,
Не останавливаясь ни на час;
Мы слышим звук – и принимаем чудо,
Не зная, почему оно, откуда
И повторится ли еще хоть раз.
СЛОМАННОЕ ВЕСЛО (Перевод Г. Кружков)
13 ноября 1864. Сегодня весь день дома, размышляю о Данте. Часто мне хотелось сделать на своем труде такую же надпись, как на обломке весла, выброшенном морем на исландский берег:
……………………«Oft war ek dasa durek [char]ro thick».
…………………….(Часто я уставал, ворочая тобой.)
Однажды, возле берега пустого
Исландии, меж скал и валунов
Бродил поэт, ища последних слов,
Прощального «аминь» для книги новой.
Гремели волны мерно и сурово,
Взлетали чайки из-за бурунов,
И за грядой летящих облаков
Неярко догорал закат лиловый.
И вдруг волной бурлящей принесло
К его ногам разбитое весло,
И он прочел в нарезанном узоре:
«Как часто над тобой я уставал!»
Он эту фразу в Книгу записал –
И праздное перо закинул в море.
Джеймс Рассел ЛОУЭЛЛ
(1819–1891) поэт-романтик, критик, редактор и дипломат. В юности занимал гораздо более четкие демократические позиции, чем близкий ему с молодых лет Холмс. Свойственный романтикам интерес к духовным, этическим и художественным представлениям народных масс особенно отличал Лоуэлла. В первой серии «Записок Биглоу» (1848), написанных в форме писем сметливого, хотя и едва грамотного фермера своему высокопросвещенному соседу – священнику, он прибег к тонкой имитации фольклорных мотивов и особенностей просторечия, чтобы таким способом передать здравые суждения рядовых американцев о коррупции, социальной несправедливости и политическом авантюризме, определивших жизнь страны. Продолжение «Записок Биглоу» (1867), сохраняя стилистические особенности первой серии, в других отношениях заметно ей уступало – притупилась критическая острота, а с нею исчезло и неподдельное своеобразие произведений Лоуэлла. Тяготение к чрезмерно литературным образам, книжной лексике и условно понятой изысканности поэтического словаря приглушило в позднем творчестве Лоуэлла те новаторские тенденции, которые начинали пробиваться в его произведениях 40-х годов, включая и пародийную «Басню для критиков» (1848), созданную под воздействием байроновских «Английских бардов и шотландских обозревателей».
УЛИЦА (Перевод Д. Сильвестров)
Они снуют, как тени, меж домами,
В неясные фантомы сплетены,
Как саваном, окутаны телами,
В которых души их погребены.
Их дни тянулись без любви, без веры,
И с Небом не за совесть, а за страх
Они сражались, предпочтя химеры, –
Чтоб победить и обратиться в прах.
И стогнами разверстого кладбища
Слоняются, не преклоня главы,
И верещат, – могил несытых пища:
«Одни лишь мы живые, вы – мертвы».
Несчастные! Застыл в безмолвном крике
Знак эпитафии на каждом лике.
.