Говорят, что так устроена человеческая память.Чем старше человек, тем хуже помнит про дела насущные и про то, что было час назад. Зато былое и давно, казалось бы , забытое, всплывает порой с такой ясностью и в подробностях, как будто смотришь какое-то кино про себя. Живы все переживания, эмоции и даже запахи и краски. Вот и ко мне стали приходить картинки из моего такого далёкого детства.
Вечер. Мама с папой ушли на репетицию в клуб при воинской части(папа военный авиатехник). Со мной и моей двухлетней сестрёнкой Галкой коротает вечер наша бабуля Лушенька. Галка высосала пузырёк тёплого молока и мирно сопит, бабуля вяжет носок, а я не хочу засыпать без сказки. Но про семерых козлят я слушать не хочу и про колобка тоже потому, что вся эта милая компания вкупе с котиком-котом, сереньким волчком и заинькой из колыбельных прочно поселилась в нашей тихой комнатке и порядком надоела.
Прижавшись к бабушкиному боку,я,как-то спросила:"Бабуля,что ты сказок так мало знаешь?" А она грустно так ответила: "Да от кого же мне было их узнать? Грамоте я не обучена. По складам отдельно что-то могу ещё, а вот книг не читала никогда. Рассказывать мне их было некому. Росла я без мамы. Да не только сказку рассказать, а просто пожалеть некому было". Я задохнулась от жалости и любви,-"Как же это - без мамы?!"
- А вот давай я тебе расскажу про себя маленькую. Как я росла. Родилась я ещё при царе. Тогда порядки были другие. Мама у меня,говорят,была хорошая, красивая. Звали её Аннушка. Жила она в семье зажиточных крестьян Лопасовых. Было у неё шесть братьев, а она была единственная дочка. Любил её отец очень, да только нравом он был крут и на расправу скор. Для дочки он ничего не жалел, а она против его воли вышла за моего тятьку. Вышла по большой любви. Ушла потихоньку в чём была и тайно, без родительского благословения, с ним венчалась. И ни разу не пожалела об этом. Здоровья она была слабого. Муж её жалел и работой не нагружал. Большого хозяйства у них не было.Отец мой не крестьянствовал, хоть и жил в селе. Он был хороший печник, каменщик, крыши крыл и знал кузнечное дело. Был он сильный, весёлый, красивый и добродушный. Работал в артели, ездили они по деревням и в Баланду. Так что нужды в семье не было, всё было хорошо, только мамина родня вся отреклась от неё. Старый Михей даже вспоминать о ней запретил.
Нас в семье было двое: старший брат Вася был на восемь лет старше меня. Рождались дети после него, но умирали. Тогда и дети часто умирали и женщины молодые тоже, врачей было мало. Лечение было дорогое, да и люди тёмные были. А я вот выжила, только стала моя мама после родов болеть часто. Возил её отец в Баланду и берёг всяко и всё же, когда мне исполнилось два года, мамы не стало.
Отец с ума сходил от горя и говорить не мог ни о какой новой хозяйке в доме. На хозяйстве была его старая тётка. Она ворчала. Вообще она была суровой старухой. Всё говорила - "Вдруг помру я старая. Ну, Васька уже подрос тебе в помощь, а Лушка-то мала совсем, да и девка, не парень. Кто её всему научит?"
И где-то, когда мне было лет пять-шесть, отец привёл в дом вдовушку. Была она расторопная, опрятная , при отце, даже ласковая, хотя душа моя к ней не лежала. Да кто ж меня спрашивал. Раз только отец на неё цыкнул, когда она в мамин сундук полезла. Вещи там лежали красивые, отец для мамы ничего не жалел. Но эта баба была здоровенная, а мама худенькая. Ковыряется она и ворчит: "Чего держать добро такое? Продать же можно". А нарядную шаль отложила,-"В церковь одену". Отец, опёршись о косяк, глядел-глядел, да как рявкнет,-"А ну положь на место! Этому добру хозяйка подрастает". Баба опешила. Отец спокойный был, а тут смотреть страшно. Залопотала-"Что ж ты осерчал, Алёша? Так я без умысла". Ничего отец не сказал, а сундук на замок закрыл.
Вскоре уехал он на работу и Васю забрал, а я осталась с мачехой на хозяйстве. Осень поздняя была, печи топили. Мачеха переменилась быстро. Ни сварить толком, ни убраться не хотела , да и выпить была ,оказывается, не дура. На меня орала-"Лушка, принеси, Лушка, подмети, помой..." Всё делала как умела, а умела, пока, не много. Она лупила меня тем, что в руках было, за каждую оплошность. Вот тебе и наука, и забота материнская.
Вот раз просыпается она злющая с похмелья, дома холодно, я есть хочу. Сунула она мне хлеба кусок, говорит,-"Вода в бадье на скамье, запьёшь,чай не подавишься". Сама стала печь растапливать. Топила она печь соломой. Нашла недопитый шкалик, опохмелилась и велела мне солому в печь подкладывать, а сама спать на полати завалилась.
Я подкладывала, как умела, только солома у печи загорелась. Я испугалась, закричала. Мачеха вскочила, схватила бадью с водой, огонь залила. Под руку ей кочерга подвернулась, она ею по голове меня и треснула, с дурью не справилась. Потом в одном платье и босую выкинула меня на улицу и заперлась.
Осень поздняя была, лужи замёрзли. Сижу на завалинке, трясусь, голову руками обхватила, кровь течёт, в глазах темно и, даже плакать боюсь.(Бабуля говорила тихо, спокойно. Руки с вязаньем упали на колени, и смотрела она куда-то вдаль. Туда, за прожитые годы и беды. А я прижалась головой к её боку и не замечала своих слёз потому, что плакала не я, плакало моё маленькое сердечко.) -Ну вот, и пропала бы я наверное, но спасла меня соседка, что напротив, через дорогу жила. Выскочила она за водой, а тут страсть такая. Схватила она меня на руки да к себе в избу. Рану промыла , перевязала, ноги растёрла, завернула в тёплый платок, напоила молоком горячим и уложила на тёплую печку. Я тихонько плакала от пережитой обиды, от соседкиной ласки и заботы, а потом уснула.
День был воскресный. Мужики ехали на ярмарку. Ехал с сыновьями и мой дед Лопасов Михей. Соседка бедовая была. Подкараулила деда, остановила и ну его срамить на весь свет:"У тебя, старого дурака, на шесть сыновей и шесть внуков одна единственная внучка, маленькая такая безвинно мается. Ну, если дочь виновата, то её на том свете Бог рассудит, а тебе, старому псу на этом свете от людей срам, а на том тоже господь не помилует. Деду то ли стыдно стало, то ли шуму испугался, только сунул соседке денежки за хлопоты и на обратном пути забрал меня к себе домой.
Тут бабуля глянула на меня и ахнула: "Детонька, да что ж ты! Да не плачь!Давно это было. Было и сплыло. Ну что ты? Посмотри, как у нас хорошо. И мне с тобой хорошо". И стала она меня прикачивать, и пошли чередой гули, заинька, котик-коток, серенький волчок...Сквозь дрёму повеяло снежной свежестью и мамиными духами "Красная Москва". Папа на кухне звякнул чайником, чертыхнулся тихонько. На лоб легла ладошка такая тёплая и мягкая. "Как у котика-кота была мачеха лиха. Она била кота поперёк живота"-"Как это?-подумала я,- дура какая" и провалилась в тёплое облако сна.
Говорят, что не бывает счастья в чистом виде. Это не так. Просто, когда оно близко, мы его не узнаём. Нам кажется, что так и должно быть и будет всегда. И только из далёкого далека ушедших лет осознаёшь, что это оно. Оно было. Оно пахло первым снегом, мамиными духами. Оно было тёплым , нежным, как мамины руки. Оно умело нашёптывать и петь простые детские сказки и песенки.