1
О, древний Тигр, свои несущий воды
От таврских гор к персидским берегам,
Твой вечный ток, дарующий свободу
В своих верховьях тающим снегам,
Доселе помнит тех – открывших счёт
Людским грехам, кто изгнан из Долины.
А ныне здесь – престольный город Нина
Свою царицу будущую ждёт.
Вползали строем в город колесницы.
Оанн был во главе его. За ним
В безмолвии тянулась вереница
Дозора, что молчанием своим
Вселял тревогу в души горожан,
Навстречу вышедших его отряду.
Она читалась без труда в их взглядах,
И замкнутыми их уста держа.
О, как знакомы были эти взоры
Оанну. Словно чувствуя вину
Пред теми, чьи мужья с его дозором
Отправились – но нет, не на войну!
Поход их был не ради тех побед,
Которые границы расширяют.
Не потому ль столица их встречает
Безрадостно, хоть в том вины их нет?
Но, гордый взор не опуская долу,
Ведёт отважный воин свой отряд.
Последний час пути – о, как он долог!
О, как тяжёл им каждый встречный взгляд!
Печален нынче ниневийский горн,
С высокой, устремлённой в небо, башни
Собою эту тишину взорвавший,
Встречая возвращавшийся дозор.
Какие взору открывались виды!
Ведь даже в детских своих – светлых – снах
Такую красоту Семирамида
Не видела! И потому она
Была не в силах взгляда оторвать
От этих мест, что сказкой ей казались:
Дома, что друг над другом возвышались,
Стремившиеся облака достать.
Простись, Семирамида, с жизнью прежней.
Отныне здесь твой новый дом. И он
Обителью твоею безмятежной
На время станет, словно дивный сон
Замкнёт тебя в объятия свои,
Не отпуская даже на мгновенье!
Здесь годы, как незримой цепи звенья,
Сплетаясь в жизнь, продолжатся твои.
Здесь будет бурное страстей кипенье,
И боль, и искушение, и страх,
Здесь будет даже кровь – во избавленье –
На непорочных до сих пор руках.
Здесь правит Нин! Ему подчинена
Ассирия. Ему верны вассалы –
Цари, которым вызов свой бросал он,
И кем была проиграна война.
Богов ли труд иль случай всемогущий
Вершили судьбы множества людей?
Провидец может видеть день грядущий.
Но может ли он изменить сей день?
И если то, чего не миновать,
Велением небес должно случиться,
То значит, ассирийскою царицей
Здесь суждено Семирамиде стать!
2
Дворцом ей показался дом Оанна,
Куда они входили в этот день.
Купель с водою, отдых долгожданный
И от жары спасающая тень…
И – он! Чей меч беду остановил,
Когда она явилась среди ночи,
Подобно зверю, чьё нутро клокочет.
Но голод свой тот зверь не утолил.
И ночь была, наполненная страстью
В объятиях Оанна до зари.
И разум ей уже затмило счастье,
И плоть её желанием горит!
О, эти руки! Как они сильны,
Что даже боль ей кажется усладой!
Останься, ночь! Не уходи, не надо!
Останови движение луны!..
Но россыпь звёзд, теснимая зарёю,
Уже небесный покидала свод.
И новый день рождался над землёю,
Где новый путь Семирамиду ждёт.
И лишь под утро сладостный Морфей
Сомкнул ей очи. И она заснула,
И в ярких сновиденьях утонула,
Загадочных и не понятных ей.
В них были многочисленные жёны –
Кто пеш, кто в колесницах, кто верхом.
Все молоды, красивы, обнажённы.
И нет ни страха, ни стыда ни в ком.
Напротив, каждый шаг их столь был твёрд,
Как будто шли не девы, а богини!
Молчание царило между ними,
И каждый взор божественно был горд.
Кто все они, с таким надменным видом?
И почему они явились ей?
Но тут же чей-то глас Семирамида
Услышала вдруг за спиной своей:
«Не торопись проснуться. Не сейчас.
Пусть тянется Морфеева работа.
Но не стремись узнать средь них кого-то.
И не страшись, они не видят нас.
И хоть мой лик тебе невидим тоже,
Как ты всем этим жёнам не видна,
Не знать меня ты всё-таки не можешь.
Я – та, что в бурной пене рождена.
Не спрашивай меня о них. Тебе
Сама сейчас я расскажу о каждой.
Придёт пора – ты вспомнишь их однажды,
Когда наступит день в твоей судьбе –
Тот, о котором говорил оракул,
И Гельседеру направлял на грех.
Декар был прав, когда вещал. Однако,
Ты выйдешь победившей в той игре.
Путь на вершину труден и далёк.
И прежде, чем пророчеству свершиться,
Кровь двух мужей, увы, должна пролиться,
И трое будут рождены в свой срок».
«Зачем мне это? Разве я желала
Всего того, о чём ты говоришь? –
Семирамида так ей отвечала. –
Ты – Афродита. Ты любовь творишь!
Зачем же ты о смерти молвишь мне?
Зачем мне говоришь о чьей-то крови?
Ты, награждающая всех любовью,
Зачем в моём ты появилась сне?
Да, я – богини дочь. Но всё ж я – смертна!
Ты посмотри: я всё ещё дитя!
И для чего нужны такие жертвы?
Ужели на Олимпе так хотят?
Коль так, молю тебя, предотврати
Всё то, о чём оракулы толкуют!
Себе я не хочу судьбу такую.
Не о таком мечтала я пути».
И Афродита ей: «Ты испытала
Один из страхов, что сильнее всех, –
Пред смертью страх. И этого не мало!
Послушай лучше речь мою о тех,
Кого сейчас ты видишь пред собой.
Судьба их одарила царской властью:
Кого – на горе, а кого – на счастье.
Никто из них не спорил с той судьбой.
Вот: возглавляет эту вереницу
Нагих, плывущих пред тобою тел
Древнейшая из всех земных царица,
Сильнейшая средь женщин, Нейтхотеп.
За ней – Мернейт, любимая жена
Четвёртого владыки Айджиптоса.
Хоть регентство её не венценосно,
Но всё ж страною правила она!
Вот та, кем честь нубийская задета,
Что укротила буйство нильских вод, –
Нефрусебек, сестра Аменемхета,
Не смогшего мужской продолжить род.
А следом, с накладною бородой, –
Царица Хатшепсут, вдова Тутмоса,
Столь величавой поступью колосса
Ступает с гордо поднятой главой.
И – та, которой солнце свет свой дарит,
Кого Прекрасной Спутницей зовут,
Рамзесова супруга Нефертари,
Чей лик в столетья камни пронесут.
За ней, смотри, не меньшей красоты
Ты видишь деву, ложе Эхнатона
Делившую когда-то по закону.
В ней Нефертити опознаешь ты.
А далее идёт Пентесилея,
Царица амазонок, враг Афин.
О ней слыхала ты из уст Ивтеи.
Её убил Ахилл, Пелеев сын.
А вот и та, кем Соломон сражён!
С ним в мудрости никто не мог сравниться.
Дщерь Агабоса, Савская царица.
Принадлежал ей офирийский трон.
И все они когда-то были властны.
Их имена останутся в веках.
Я в сон твой привела их не напрасно.
И пусть тебя оставит ныне страх.
Когда о них узнаешь больше ты,
То обретёшь бесценную науку.
Она близка. Лишь протяни к ней руку –
И сложное окажется простым».
И, словно исполняя волю чью-то,
Семирамида ей: «Скажи тогда,
Зачем же все они наги, как будто
Одежд они не знали никогда?»
И в тот же миг Киприда ей в ответ:
«В загробный мир проходят только души.
Людскую плоть при жизни годы сушат.
А там нужды в одеждах духам нет.
У нас, богов, иная суть: мы живы
До той поры, пока в нас вера есть.
А чтобы быть ей неопровержимой,
Мы иногда спускаемся с небес.
Я сделала всё то, в чём поклялась
Пред малым – Ассирийским – пантеоном,
Когда его послы, оставив троны,
Передо мной явились, приклонясь».
3
Был ясный день. В саду давно проснулись
Все птицы. И людские голоса
Уж доносились с ниневийских улиц.
И утренняя высохла роса.
Разбуженная солнечным лучом
В тот час, когда уже недолги тени,
Она рассталась с дивным сновиденьем,
Где Афродита за её плечом,
Великих жён назвав ей поимённо,
Прошедших перед нею в этом сне,
Сомненья пошатнула в предречённом
Оракулом того, что станет с ней.
«Ужели то, – подумала она, –
О чём Декар поведал Гельседере,
Во что я не могла тогда поверить,
Стать может правдой? Даже мысль одна
Об этом столь меня сейчас пугает,
Что страшно даже заглянуть вперёд!
Что будет дальше? Кто об этом знает?
Ужели предсказание не врёт?
А если так, какой тогда в том прок,
Чтобы тому противиться? Увидим,
Что уготовано Семирамиде
В тот день и час, когда наступит срок!»…
Внезапно голос мужа за стеною
Услышала она. Он произнёс:
«Останутся пусть те, кто был со мною
В ночном бою. Девчонку – на допрос!
Пришла пора узнать, кому нужна
Была погибель царского дозора.
Пусть суд решит её судьбу, коль скоро
В живых была оставлена она».
Едва укрыв свои нагие плечи,
Она стрелою бросилась туда,
Откуда доносились эти речи.
Успеть, покуда не стряслась беда!
«Остановись, Оанн! – Крик сам собой
Сорвался с губ Семирамиды. – Клятвой
Я связана с Ивтеей. Пусть отряд твой
Наедине оставит нас с тобой.
Не торопись свой суд вершить над нею.
Сама я расскажу тебе о том,
Что мне тогда поведала Ивтея.
Прошу тебя, не мучь её судом.
В тебе сейчас кипит отмщенья страсть.
Насколько приговор твой будет честен?
Не дай слепой и ненасытной мести
Взять ныне над твоей душою власть».
Он жестом повелел всем удалиться,
И молвил так Семирамиде: «Ты
Вступилась снова за сию волчицу.
Не много ль от тебя к ней доброты?
Не забывай, любимая, она –
Одна из тех, кто одержим был жаждой
Лишить нас жизней. Так зачем же дважды
Она была тобою спасена?"
И был её ответ: «Что мне известно,
Я от тебя, поверь, не утаю.
И ты поймёшь, сколь было бы нечестным
Винить Ивтею в том ночном бою.
И заступившись за неё в тот раз
Перед твоим – вполне понятным – гневом,
Я лишь хотела знать, кто этим девам
Напасть на твой дозор отдал приказ.
И вот теперь, когда я это знаю,
И рассказать о том готова я,
Тебя я к милосердию взываю.
Кого, скажи, утешит месть твоя?
Сирот ли? Вдов ли? Или матерей?
Ты знаешь сам, что на руках Ивтеи
Нет крови сыновей, отцов, мужей их.
За что же алчешь ты отмщенья ей?»
«Пусть будет так. – Ответил он. – Не стану
Карать её. Ты веришь ей? Изволь.
А вдруг слова её полны обмана?
Готова ли принять ты эту боль?»
Семирамида опустила взор
И так сказала: «Если лжёт Ивтея,
Пусть суд свершится твой тогда над нею.
Я поддержу любой твой приговор».
4
Оанн был хмур, как хмур бывает пастырь,
Когда услышит волчий вой вдали,
И псы его, почувствовав опасность,
Свирепым лаем глотки рвут свои;
Так мореход затишье вод клянёт,
Когда они пред бурею безмолвны,
А ветер паруса собой не полнит
И мачты корабельные не гнёт.
Он понимал, что выиграна битва,
Но впереди его сраженье ждёт,
Где он, сойдясь со смертью ненасытной
В неравной схватке, может быть, падёт.
Оанну равных не было в бою.
Казалось, что ни страха и ни боли
Не ведал он, но – лишь на бранном поле,
Где враг коварность не таит свою.
Не знал он, верить или нет рассказу,
Что от жены услышал он своей,
Где, речь её не оборвав ни разу,
Дал с тайною своей расстаться ей.
Он начал так: «Ивтее накажи,
Чтоб на замке уста свои держала.
Подобный слух – угроза для державы.
Кто знает, сколь в нём правды, сколь в нём лжи?
Я вижу, ты к девчонке привязалась.
И всё ж, прошу, будь осторожней с ней.
Враг платит за проявленную жалость
Порой неблагодарностью своей.
Об этом помни, доверяя ей.
Ничто так не вселяет в нас обиду,
Как боль предательства. Семирамида,
Внимательна будь к пленнице своей».
«Нам узницей считать её негоже. –
Услышал он в ответ. – Я докажу,
Что даже враг быть благодарным может,
И тем, надеюсь, гнев твой остужу».
И он: «Когда пророчеству тому
Не суждено вовеки будет сбыться,
Ты будешь для меня всегда царицей!
И не отдам тебя я никому!»
5
Не долог месяц был у них медовый.
Расстаться им на время пр;бил час.
И вот, уж снаряжён в поход свой новый
Дозор Оанна. Но на этот раз
Дом покидая свой, он был томим
Разлукой предстоящею. И всё же
Приказ Оанн не выполнить не может,
Что б ни случилось в том походе с ним.
Стараясь не подать печали вида,
Он, расставаясь с молодой женой,
Ей молвил: «Образ твой, Семирамида,
Хочу, чтобы всегда был предо мной.
Так дай мне то, что будет о тебе
Напоминать мне в том походе дальнем,
Что сердце мне согреет в час печальный,
Возлюбленная стаей голубей».
«Вот то, – она супругу отвечала, –
Что неизменно с неких пор при мне. –
И из волос своих перо достала. –
К тебе я буду приходить во сне.
Но это не подарок. Должен ты
Перо мне это привезти обратно.
Есть те, пред кем в долгу я неоплатном.
И этот долг считаю я святым».
Дом опустел. Лишь стража да прислуга
Едва заметно обитали в нём.
Семирамида, проводив супруга,
С Ивтеей коротала день за днём –
Не в праздных разговорах, не в мечтах,
А постигая сложную науку
Владения ножом, стрельбы из лука
И верховой езды. На скакунах
Они порой устраивали гонки.
И всем казалось, будто по степи
Две молодые мчатся амазонки
В рассветный час, когда весь город спит.
Молва о них дошла и до дворца,
Что даже царь их пожелал увидеть
Перед собой. И вот к Семирамиде
Явились в дом два Ниновых гонца.
6
Как некогда в Израиле далёком
Жил царь Давид, и вот однажды он
Призрел нагую деву ненароком,
Когда под вечер вышел на балкон.
Её купели тёмная вода
Едва скрывала тело обнажённой.
И, красотой божественной сражённый,
Недоброе замыслил он тогда.
Им на погибель Урия отправлен,
Чтоб, обратив несчастную вдовой,
Грехом сим до скончанья дней отравлен,
В свой дом ввести Вирсавию женой.
Едва ли слышали они о том.
И потому урок царя Давида
Не мог насторожить Семирамиду.
И вот они вдвоём, покинув дом,
Не смея прекословить воле царской,
Явились во дворец, где ждал их Нин.
И от смущенья погружаясь в краску,
Склонили девы головы пред ним.
Он начал так: «Вы восхитили взор –
И горожан, и даже мой, не скрою, –
Когда промчались утренней порою
На резвых скакунах во весь опор!
Я знаю, что живёте вы в том доме,
Где проживает верный мне Оанн.
Но почему же не могу припомнить
Я ваших лиц средь знатных горожан?»
«Великий царь, – ответила ему
Семирамида, – я его супруга.
Со мной – Ивтея, верная подруга.
А видеть нас не мог ты потому,
Что мы совсем недавно в Ниневии,
И многого ещё не знаем тут.
Когда ты знать моё желаешь имя,
Семирамидой все меня зовут.
Зачем же во дворец призвал ты нас?
Иль мы запрет какой переступили?
Прости, владыка, нас за то, что были
Не сведущи в законах в нужный час».
«Вины за вами нет. – Ей царь ответил. –
Мой интерес к вам только лишь в одном –
Не часто встретишь всадниц на рассвете,
Когда, с последним расставаясь сном,
Едва заявит о себе восход,
Растают звёзды на небесном своде,
Как всё, подчинено своей природе,
Лениво город пробужденья ждёт.
Ты говоришь, Оанн – твой муж? Ну что же,
Должно быть, счастлив несказанно он.
Такою красотою разве может
Хоть кто-нибудь остаться не сражён!?»
«Прошу, владыка, отпустите нас! –
Внезапно их оборвала Ивтея. –
Ужель не видно, как она бледнеет?
Семирамида ждёт дитя сейчас!»
Смутился Нин, и молвил им: «Ступайте.
Доставят без препятствий вас домой».
В ответ услышав лишь одно «Прощайте»,
Он молча повернулся к ним спиной,
И более ни слова не сказал.
А те, ему как будто отвечая
Таким же недвусмысленным молчаньем,
Покинули тотчас дворцовый зал.
7
Как каменные две кариатиды,
Безмолвны были весь обратный путь
Домой Ивтея и Семирамида,
Боясь в глаза друг другу заглянуть,
Как будто зная за собой вину.
И та вина обеих тяготила.
Должно быть, что-то им в тот миг претило
Нарушить словом эту тишину.
И лишь тогда, когда перешагнули
Они своей обители порог,
Друг с другом взоры вновь соприкоснули,
И слёз сдержать никто из них не мог.
Семирамида молвила: «Скажи,
Ивтея, почему сейчас ты плачешь?»
И та: «Прости! Я не могла иначе!
Спасенья нам искала я во лжи,
Когда о бремени сказала мнимом,
Заметив бледность на лице твоём.
И в том лишь пред тобою я повинна,
И покаянна во грехе своём».
Семирамида нежно обняла
Ивтею, и к груди своей прижала,
Поцеловав, и тихо прошептала:
«Не извиняйся. Ты не солгала…»