Под расхожую ругань издревле,
Что питала крестьянина всласть.
Умирала, тверская деревня,
Поминая советскую власть.
Где у каждого поля с пшеницей,
Приносившего радость стране.
И наполненный колос, сторицей,
И бесчисленность премий к стерне.
Умирала без воя, без крика,
Как больная нетель на убой!... -
- Не воспрянуть. Попробуй, поди-ка,
Коль в патронах все злыдни с губой.
Коль в заботах на стеленной тропке,
Послужившей прожилкой селу.
Все надежды, в нескладицах топких,
Подчинились исконному злу.
А любые потуги у поля,
Что когда-то кормили народ.
И вождём, и бесславной неволей,
Обратились в плачевный исход.
Кто поднимет упавшее знамя?
Кто смирится с сиротской стернёй?!...
Где в грядущем, ни ласка ни пламя,
Не потешат всходящей зарёй.
Зажигавшей над поднятой пашней,
Досточтимой в родимом селе.
Все желанья, к юдоли домашней,
Что предстали чужими земле.
Хоть заплачь у нетопленной избы;
Хоть озлись на паскудных воров!..., -
- Все слова как стенанья, у тризны,
Меж умерших в забвенье дворов.
Что ж ты сделал народец паскудный?
Что отдал ты на откуп жулью?...
Опозорив в прохладце, прелюдной,
Все исконные грёзы к житью.
* * *
Ни года ни лихие столетья,
Не исправят людского стыда.
Что циничных скотов, в лихолетье,
Оделили Кремлём навсегда.
А коль в чаще веков и воспрянет,
Всеблагое к достатку село.
Всё что было, на пашне увянет,
Раболепьем убив ремесло.