/ ..обработанная компиляция с комментариями.. /
Город которого нет.
Ночь и тишина, данная на век,
Дождь, а может быть, падает снег,
Всё равно, бесконечно надеждой согрет,
Я вдали вижу город, которого нет...
……….
……….
/ ..Игорь Корнелюк../
Снова трясла меня лихорадка, и, хотя я не спал всю ночь, я отчетливо видел во тьме странные жуткие галлюцинации. Если я закрывал глаза, я продолжал видеть вагон, но полный не тьмы, а подобия сумерек; в углах против меня сидели, опираясь руками о пол, жуткие волосатые существа с огненными глазами; их толстые длинные хвосты шевелились, как у крыс. И лица их были отвратительны. Тогда я открывал глаза – все пропадало. Я курил и старался не смежать глаз.
А. Грин «Автобиографическая повесть»
Одним из самых интересных Алхимических городов 20 века это Зурбаган .
Не Город Золотого Ключика , а Зурбаган.
Стихийный мистик Грин под воздействием алкогольных паров , холода и голода в своих блужданиях по России вычислил и создал нишу , куда занес самое ценное в жизни своего духа и оставил нам .
Они и те же лица и имена , одни и те же сюжеты , один и тот же отвратительный язык и полное отсутствие систематического образования сделали его мир очень интересным и доступным для пришедшего к власти в стране пролетариата. Пролетариат не понимал , что читает , пролетариат жил запоем (именно жил запоем не пил запоем..).Тогда многие жили запоем плюс романтика , и не только романтика революции. Город Зурбаган – «закладка в сознание» которая будет понята лишь в далеком будущем. Закладка в сознание масс . Такие «закладки» алхимики делают на века , это программа , которая будет активизирована другими программами , когда придет срок.
Грин смог. Смог оставить.
Революция прошла.
Мы протрезвели , стали понимать, но вино жизни ушло от нас. Вино из той самой чаши , вино которое уже не бодрит , нужно другое.
Грин был забыт и воскрес.
Его воскресили те , кто это понимал. В СССР было много таких.
Так называемые советские писатели , среди которых мистиков было очень и очень много , притом не стихийных , с блестящим , иногда академическим образованием , как обычно отправили коллективное письмо и Грин воскрес.
Что так будет , Грин знал.
Он приходил к супруге во сне , рассказать о воскресении. «Стоит около меня, держа в руке толстую книгу, завёрнутую в тонкую беловато-сероватую бумагу. Указательный палец заложен в середину книги. Спрашиваю: «Почему, Сашенька, издательства не просят твоих книг для переиздания, ведь уже полгода, как ты вернулся?» — «Ничего, — отвечает Александр Степанович, — издадут. Они ещё не знают о моем возвращении». Смотрю на книгу и вижу на бумаге, которой она обёрнута, моей рукой написано: «А.С. Грин. По воздушным (воздушным – курсивом) замкам моего воображения». И что же? С конца 1954 года об Александре Степановиче стали говорить — 25 лет молчали.
В 1955 году уже широко говорили. Печатается книга. Вернулся», — писала вдова в своих воспоминаниях.
То , что он нужен , понимали многие культурные в истинно общечеловеческом смысле люди.
Без его городов и стран наша культура будет неполна.
Алхимический город , один во все времена , оживает только под несколькими ракурсами. Он ведь очень сложен . Он приобретает объем и цвет , описываемый только разными сознаниями имеющими правда много общего.
Подсознательные закладки , которые оставляют его книги в сознании читателя , потрясающи. Они просты, они романтичны и конечно не зря существует праздник «Алые паруса» . Вот скажем аквапарк «Зурбаган» в Севастополе - это чисто коммерческая штуковина , а праздник в Питере , он по месту.
Давайте подумаем , как стихийный алхимик Грин мог выстроить свою жизнь иначе?
Да никак. Карма .
Кармическая Машина о которой знают в Городе , определила рождение.
Что то он помнил , что то нет.
Грин умер в 32 году , ещё до конца света.
Он жил выжигая лишнее из души с максимальной интенсивностью. Сволочью был приличной , но по слабости тела ощущал мир острее многих.
Впрочем множество русских классиков были приличными сволочами , практически все. Лермонтов отметился дедовщиной. Достоевский был игроман. Пушкин лютый бабник. Толстой – натуральный еретик. Гоголь – мрачный чернокнижник. Есенин по крестьянски пил , и даже сломал нос любимой и официальной последней жене , причем ругал её за волосатые ноги.. Гумилев ? … Да , герой …. не замечен в привычных мерзостях , - но исключение только подтверждает правило. Хотя ..Алексей Толстой и Волошин – масоны .. и так далее .
И все они были гениями.
И все они были смелыми , идущими впереди своего народа и человечества душами , чей опыт бесценен.
У каждого был божий дар и предназначение.
Но давайте по порядку :
С. Бардина. «Магические опыты Александра Грина»
«Тайны 20-го века». — октябрь 2016. — № 40.
Александра Грина иногда называют волшебником — и не только из-за того, что он сочинял сказочные истории. Писатель поражал своих современников пророческими предсказаниями, способностями к телепатии и гипнозу. При этом он отрицал своё пристрастие к мистике. По глубокому убеждению Грина, необыкновенные явления только кажутся чудесами, на самом же деле они просто пока не изучены до конца и потому не имеют научного объяснения. Писатель говорил: «Оттого, что эти явления не изучены, они кажутся чудом... Духовная энергия, а она существует, опирается на физико-биологические силы».
Колдун-контактёр
Фото: мистика писателя Грина. Интерес к тайнам бытия Грин проявлял с раннего детства. Зарывшись в книги, доставшиеся ему в наследство от убитого на Кавказе дяди, Саша Гриневский увлёкся алхимией, пытаясь открыть философский камень. Не обошла его и тогдашняя мода на хиромантию и вызывание духов. Научившись читать в шесть лет, мальчик проштудировал «Спиритизм с научной точки зрения» и «Тайны руки» Адольфа Дебарроля и принялся предсказывать будущее всем подряд. За это он получил от соучеников по реальному училищу прозвище Колдун.
С годами увлечение потусторонним и сверхвозможностями у Грина только усилилось. Однажды он рассказал писателю Николаю Вержбицкому, с которым делил комнату на Боровой улице в Петрограде, о том, как ему «посчастливилось» контактировать с духом умершей.
«Он любил девушку, и она отвечала ему большим чувством. Как-то вечером, когда он был совершенно один, среди полной тишины, она совершенно ясно сказала ему, как бы на ухо, несколько раз одно только слово: «Прощай!» Можно было с полной несомненностью различить тембр её голоса и даже лёгкую картавость при произнесении буквы «р». Грин записал час и минуты. На другой день утром послал телеграмму. Ему ответили, что девушка скончалась накануне вечером во время сердечного припадка», — вспоминает Вержбицкий в очерке «Светлая душа».
Правда, биограф Грина Владимир Сандлер утверждает, что этот случай был не чем иным, как эпизодом к будущему рассказу «Голос и глаз». Но , как бы то ни было, Грин всерьёз считал, что люди постоянно подвергаются тайному психическому воздействию извне. «Установить такую зависимость, когда изощрённость нашего нервного аппарата граничит с чтением мыслей, было бы величайшим научным торжеством...» — мечтал романтик.
Гипнотизёр и телепат
В дальнейшем Грин развил в себе необычные способности до такой степени, что их всё чаще признавали окружающие. Например, Грин поражал «своей удивительной способностью подчинять человека». «Мне думается, что его внимательный и тяжёлый, как у Лермонтова, взгляд обладал гипнотической силой: Он легко мог заставить прохожего оглянуться», — передаёт в книге о Грине воспоминания поэта Владимира Смиренского писатель Алексей Варламов.
По словам Смиренского, Грину ничего не стоило «загипнотизировать» взглядом продавщицу в магазине, и та взвешивала ему вместо 200 граммов сыра целых полкило. Однако материальную выгоду из этих способностей он не извлекал. «Грин только усмехнётся и скажет: «Вы так проторгуетесь» или «Мне этого много», — рассказывал автор текста «Песни о Грине» Смиренский.
Остались свидетельства и телепатических способностей Грина. Писатель Николай Бобров описывал случай, произошедший 11 марта 1931 года в его квартире в доме на углу Тверской улицы и Газетного переулка в Москве. В тот день он ждал в гости мастера высшего пилотажа Ивана Михеева, который почему-то опаздывал. Зато неожиданно нагрянул Грин. Хозяин предложил ему «напомнить» лётчику, что его давно ждут. Друг Боброва, сотрудник газеты «Известия» Валериан Легат был изумлен: как это сделать, если в квартире нет телефона? На что Бобров заметил, что Грин — «волшебник», обладает «особым даром». Впрочем, похвастал Бобров, он и сам умеет «вызвать». Пыжился, делал пассы руками, однако ничего не вышло. А вот у Грина получилось!
— Я чувствую, что меня слышат. Я услышан! — сказал Грин изумлённым знакомым. — Ваш друг едет на «Лейнланде» (рейсовые автобусы с кузовом, выкрашенным снизу в красный, а сверху в жёлтый цвет, — прим. авт.). Из разбитого окна брызжет. Он отстраняется от окна. Я вижу его... Он сошёл с автобуса... Я снова вижу его... Он идёт, поднимаясь по чугунным ступенькам. Входит в ваш коридор... Я слышу его шаги.
В дверь постучали, и в квартиру вошёл Иван Михеев.
. А ещё он видел в снах то, что с ним произойдёт завтра, а потом записывал их.
Предсказатель
Ещё одну способность Грина — дар предвидения — подметил его приятель Дмитрий Шепеленко, опубликовавший крошечную претенциозную (по мнению жены Грина Нины Николаевны) книжечку «Прозрения». По его словам, во время спектакля «Отелло» Александр Степанович предсказал, что актёр, исполнявший роль Яго, умрёт не далее как через три дня. И действительно, именно через три дня актёр сорвался с карниза пятого этажа и разбился насмерть.
Чувство опасности было развито у Грина настолько, что он безошибочно предчувствовал беду. Осенью 1903 года по заданию эсеров ему нужно было идти на собрание солдат и матросов в Севастополе. Однако, как писал автор «Автобиографической повести», «странное, никогда не испытанное и ничем решительно не оправдываемое... тягостное предчувствие» удерживало его от поездки. И только повинуясь требованию его возлюбленной эсерки Екатерины Бибергаль он отправился на Графскую пристань, где, как он и предчувствовал, его уже поджидали полицейские.
Впредь Грин был умнее и не игнорировал шестое чувство. Благодаря интуиции, в 1919 году ему удалось избежать гибели. Однажды, служа в роте связи, он, повинуясь безотчётному чувству, покинул красноармейскую чайную и, заявившись в санитарный поезд, пожаловался на то, что у него «все болит» (хотя мучила больше необъяснимая душевная тяжесть). Его осмотрел врач, который, найдя состояние здоровья бойца слабым, отправил его в Псков. А через три дня после отъезда вся телефонная команда, где служил Грин, была вырезана поляками. Судьба дала пока ещё малоизвестному писателю возможность закончить «Алые паруса» — в его вещмешке хранилась рукопись будущей феерии.
Возвращение из ниоткуда
И наконец, есть легенда о том, что незадолго до своей кончины писатель якобы послал в Москву телеграмму: «Грин умер вышлите двести похороны». Союз писателей, не желавший давать «идеологическому врагу» ни копейки, после такого послания отправил на имя «вдовы писателя Грина» перевод на 250 рублей. Это было в мае 1932 года, а 8 июля он умер.
(Берлиоза не напоминает?)
Такая фантастическая личность, конечно, не могла бесследно исчезнуть, не подав ни малейшего знака с того света. И Грин не молчал, более того — он вернулся. Именно так поняла его жена Нина из вещего сна, увиденного под Рождество в 1954 году..
Серьёзного признания пророчества Грина, однако, не получили. Иначе кто знает, как бы повернулось колесо истории. В 1917 году, уже после Февральской революции, которую Грин поначалу принял с восторгом, он прогуливался вместе с автором слов песни «Вы жертвою пали в борьбе роковой» Иосифом Хейсиным вдоль набережной Невы. Гудел пароход за Николаевским мостом. Грин неожиданно изрёк:
— Как-то странно протекает революция. Война продолжается, на смену одним угнетателям приходят другие. Сменилась лишь декорация, а содержание осталось прежним. Что-то ещё должно свершиться. Я чувствую это!
Он не ошибся: эпохальное событие вскоре свершилось вслед за холостым залпом, который дал крейсер «Аврора» рядом с этим самым мостом 25 октября 1917 года.
Как принято сегодня , мир Грина назовут фантастическим , не зная что такое фантазия.
Мир Грина назовут воображаемым , не зная что такое воображение.
(Да ученые и не знают , что такое мысль и чувство и не узнают никогда.
Узнают только последствия этих явлений в коре головного мозга. Как говорили обыватели в «Мастере и Маргарите» это – просто гипноз. Со времен Мастера в понимании что такое «обыкновенный гипноз» , равно как и гипноз необыкновенный , наука не продвинулась ни на шаг. (Имеется в виду – создание физической модели гипноза)).
Наоборот …современная темная материя возродила понятие «Эфир».
Но это ничего не меняет в практике «обычной мистики и гипноза» . Отравители пользовались ядами всю многотысячелетнюю историю человечества и только последние 150 лет научились записывать формулы этих ядов.
ИТАК : ФАНТАСТИЧЕСКИЙ МИР АЛЕКСАНДРА ГРИНА
(«Лучше чем сказали литературоведы , не скажешь , только они , как птицы , повторяют внятную речь духа на свой , птичий манер , без понимания смысла самой речи , но мне , так как петь заново – лень , легче включить запись с комментариями , сиречь - компиляцию. Чтобы не петь заново , можно просто объяснять и подправлять их , академических сборщиков фактов ..»)
Классика мистицизма.
Категория «художественный мир» («авторский мир», «поэтическая реальность», «внутренний мир», «эстетический объект» и некоторые другие синонимические категории) получила широкое распространение в советском литературоведении после статьи Д. С. Лихачева «Внутренний мир художественного произведения» Авторский художественный мир большого писателя узнаваем по разным индивидуальным признакам. Таких характерных признаков достаточно много у А. С. Грина. Известна особая роль фантазии в создании этого авторского мира. Уже в 1934 году К. Л. Зелинский назвал страну, созданную воображением А. Грина, «Гринландией» по аналогии с «Швамбранией» Л. А. Кассиля. Отметим одно замечание К. Л. Зелинского об отличии двух этих стран воображения: «... если Кассиль затем, став писателем, изобразил свои детские мечтания, чтобы подвергнуть сомнению их источник, то Грин — чтобы жить и бороться за за свою «Гринландию». Это замечание указывает прежде всего на эстетическую задачу творчества романтика, создавшего свою страну, чтобы воплотить свои представления об идеале. В гриноведении на эту нормативную функцию художественного мышления А. Грина, определившую пересоздание, преображение действительности в художественный мир «Гринландии», обратил внимание В. Ковский. Романтический художественный мир А. Грина можно назвать фантастическим в том смысле, что создан он творческой фантазией автора6. Необычайная сила воображения романтика проявилась прежде всего в образах героев, которые могут ходить по воде, летать без помощи технических приспособлений, могут силой любви оживить умершего возлюбленного. Их имена оригинальны настолько, что не вписываются ни в одну антропонимическую систему известных языков. Это же можно сказать и о географических названиях на карте «Гринландии». В этом мире возможно невозможное, логика чудесного, действующая в фантастическом мире А. Грина, во многом близка логике чуда в мифе . Миф часто «как бы играет произвольно категориями — временем, пространством, количеством, качеством, причинностью». Подобная игра этими категориями характерна и для гриновского мира, хотя отличием его является тесное переплетение фантастики с действительностью. Приметы реальной действительности служат созданию иллюзии достоверности, художественной убедительности воплощаемого идеала.Не только логика чудесного сближает «Гринландию» с мифом. В фантастическом мире Грина можно обнаружить принципы его создания, типологически восходящие к миру мифологии. Миф отличает «абсолютность качеств и функций его существ и предметов, будь то боги, чудовища или волшебные (чудесные) предметы». В произведениях писателя можно найти достаточно много таких образов, обладающих абсолютными качествами и функциями. Среди них Летающий человек и Бегущая по волнам, Крысолов и Фанданго, Серый автомобиль и Сердце пустыни. Стремлением к абсолютному отличаются и характерные гриновские символы: «Прекрасная Неизвестность» в «Алых парусах», «Блистающий мир» человеческого духа в одноименном романе, «Несбывшееся» в «Бегущей по волнам». Это символы стремления человеческого духа, абсолютной красоты, совершенства.
(Я прибегаю к прямому цитированию с маленькими вставочками , так как лучше не скажешь. Но и понятие Миф. Живучесть мифологического образа открывается только с точки зрения Множественности миров , из которых состоит человек . Для любого оккультиста (кроме шарлатанов естественно) структура мифа – родная , и он понимает , что корни , удерживающие образы мифа и сказки «не от мира сего» . Пусть его и объясняют «материалисты» как «простой гипноз». Миф и гипноз явления одного порядка. Волшебные предметы тоже обладают этой абсолютностью).
В новелле «Фанданго» — это и картина, которая дает возможность герою войти «за раму» и обратно, и волшебный конус, помогающий герою перемещаться в пространстве , потом многократно использованная авторами. . В новелле «Гатт, Витт и Редотт» — это три пшеничных зерна, дающих необыкновенную силу героям. Но, пожалуй, функции таких волшебных предметов в мире Грина выполняют человеческие чувства, нравственные качества настоящих гриновских героев. Это прежде всего любовь женщины, возвращающая к жизни умершего («Пьер и Суринэ»), одержимость в достижении цели («Вокруг света»), душевная доброта и человеческая порядочность («Корабли в Лиссе»), вера и надежда на счастье («Алые паруса») и множество других. Идеал человека связан у А. Грина прежде всего с абсолютизацией нравственных принципов добра, справедливости, чести. Стремлением облечь в живую плоть свой идеал определяется использование мифологической фантастики, проявившейся не только в ярких образах-символах, но и в создании самой страны «Гринландии», являющейся своеобразным мифом. В художественном пространстве «Гринландии», имеющем свои географические и топографические координаты, сказочно-мифологические образы, символические по своему значению, как бы раздвигают пространство и время и делают его беспредельным пространством человеческого духа.
Примечания:
1) Лихачев Д. С. Внутренний мир художественного произведения // Вопр. лит. — 1968. — № 8. — С. 74—87.
2) О категории «художественный мир» см.: Федоров Ф. П. Романтический художественный мир: пространство и время. — Рига: Зинатне, 1988. — С. 3—11.
3) Зелинский К. Л. Грин // 3елинский К. Л. В изменяющемся мире. — М.: Coв. писатель, 1969. — С. 183—201.
4) Там же. — С. 185.
5) Ковский В. Е. Романтический мир Александра Грина. — М.: Наука, 1969. — С. 180, 225.
6) О различном значении категорий «фантазия» и «фантастика» см.: Захаров В. Н. Фантастика и условность // Жанр и композиция литературного произведения.—Петрозаводск, 1986. — С. 47—54; Неёлов Е. М. Фантастическое как эстетико-художественный феномен // Эстетические категории: формирование и функционирование. — Петрозаводск, 1985. — С. 98—108.
7) Зинин С. И. Антропонимический мир Гринландии (имена собственные в произведениях А. Грина) // Восточно-славянская ономастика: Исследования и материалы. — М.: Наука, 1979. — С. 317—329.
8) Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3-х т. — М.: Наука, 1964. — Т. 3. —С. 231.
9) Голосовкер Я. Э. Логика мифа. — М.: Наука, 1987. — 218 с.
10) Там же. — С. 23.
11) Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. — М.: Искусство, 1967. — С. 191.
12) Медведева Н. Г. Мифологическая образность в романе А. С. Грина «Блистающий мир» // Филологические науки. — 1984. — № 2. — С. 24—30.
13) Голосовкер Я. Э. Логика мифа. — С. 30.
Источник:
СИМВОЛИКА РОМАНА А. ГРИНА «БЛИСТАЮЩИЙ МИР»
Александр Грин – один из самых оригинальных и самобытных писателей начала двадцатого века. Глубина его творчества еще не изучена до конца. ( От себя добавлю , и не будет до конца изучена в старой модели мироздания ) Идеологические штампы советского литературоведения препятствовали всестороннему изучению его литературного наследия, а взгляд на писателя как на мастера авантюрных, романтических, увлекательных сюжетов, отчасти бытующий и поныне, нужно признать более чем поверхностным.
Относительно особенностей романов Грина существуют самые разнообразные точки зрения. Так, Ц. Вольпе в своей книге «Искусство непохожести» (1) говорит о Грине лишь как об авторе авантюрных сюжетов. Исследователи В. Ковский (2) и В. Бааль (3) считают доминантой гриновского романа философское начало и называют романы Грина философскими. Н. Кобзев замечает, что гриновский роман образует особую разновидность жанра, не имеющего аналогов в отечественной литературе, и в основе этого жанрового синкретизма лежит психологизм Грина, который, по мнению исследователя, является доминирующей чертой гриновских романов (4).
Продолжая разговор о специфике романов Грина, обратим внимание на символическую составляющую их поэтики, которая представляется существенной и во многом обусловленной влиянием эпохи, в которую происходило формирование Грина как писателя. Как известно, Грин как творческая личность сформировался в период Серебряного века русской литературы, на рубеже XIX и ХХ вв., когда одним из определяющих направлений литературного процесса был символизм с его культом творческого, духовного начала, так что мировоззрение писателя, конечно, отразило настроения эпохи. Однако взгляд на Грина как на писателя, близкого к символизму, был совершенно чужд литературоведению прошлого века, и только в последние годы стал проявляться интерес к гриновскому символу. Так, в 1999 г. появилась научная работа, посвященная изучению символа в прозе Грина, – диссертация В. Романенко (5), в которой исследователь в основном ориентируется на лингвистический анализ символических образов, не уделяя большого внимания их ассоциативно-смысловому контексту. В 2002 г. была защищена диссертация А. Мазина «Поетика романтичної прози Олександра Гріна», в которой в качестве одной из задач декларируется исследование природы символа и особенностей символики в прозе Грина (6). Наконец, в 2003 г. появилось фундаментальное
диссертационное исследование Е. Козловой «Принципы художественного обобщения в прозе А. Грина: развитие символической образности». Автор ставит в центр своего исследования символ в прозе А. Грина, причём «главной проблемой является рассмотрение динамики развития форм обобщения в той мере, в какой они способствуют построению символических образов» в прозе А. Грина (7).
Таким образом, только в наши дни литературоведение приблизилось к тому, чтобы рассмотреть роман А. Грина как близкий к роману символистскому. Но надо оговорить, что речь идет о совершенно новой разновидности символистского романа, во многом не имеющей аналогов в прежней литературе.
Известно, что когда-то Юрий Олеша, восхищаясь «Блистающим миром», назвал идею летающего человека «блестящей фантастической выдумкой», Грин почти обиделся. «Это символический роман, а не фантастический! – возразил он. – Это вовсе не человек летает, это парение духа!». «Блистающий мир» – это первый роман А. Грина. До этого он работал только в жанре малой прозы. В этом произведении особая роль отведена символике воздушного пространства, мотиву полета, которые символизируют безграничность мира духа, «духовный полет» героя. В последующих романах Грина символически отображать духовное пространство будет уже образ моря. Автор больше не прибегает к мотиву полета в небо, может быть, для того, чтобы у читателей не возникало ощущения, что описанные события относятся к области фантастики.
Особенностью романа «Блистающий мир», как и остальных гриновских романов, является многоплановость символических образов, где первый символический план лежит на поверхности, а последующие все больше уходят в исследования подсознательных глубин человеческого духа.
Выделим в романе три основных символических плана:
1. Первый символический план отображает внутренний путь художника-творца и отношение к нему окружающего мира и любимой женщины.
2. Второй план выражает отношения с властью и к власти.
3. Третий план – духовный, раскрывающий жизнь души, ищущей Бога. Символически он отображает встречу души с ее Небесным Женихом, Христом.
Образы героев романа также многоплановы. Другими словами, каждый образ – это символ, отражающий три плана бытия.
Рассмотрим подробнее центральный образ романа – образ летающего человека.
В первом символическом плане Друд – это образ художника-творца, творческой личности. «Я спросил – что он знает и думает о себе как о небывалом, дивном феномене. Он пожал плечами. – "Об этом я знаю не больше вашего; вероятно, не больше того, что знают некоторые сочинители о своих сюжетах и темах: они являются. Так это является у меня"» (8).
В плане отношений с властью Друд – символ чуда, необычного, не подчиняющегося законам логики, выходящего из-под контроля политической власти. Вспомним Евангелие, где первосвященники говорят об Иисусе: «…что нам делать? Этот Человек много чудес творит… Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб»(9). И сопоставим эти строки с тем, что говорит Руне о летающем человеке ее дядя министр: «Руна, мои соображения в деле Айшера таковы! …Суть явления непостижима… Я говорю о силе, способности Айшера; здесь нет контроля. Но никакое правительство не потерпит явлений, вышедших за пределы досягаемости, в чем бы явления эти ни заключались» (c. 92).
В третьем плане – «Человек и Бог» – Друд символизирует сверхчеловека или богочеловека, причастного к тайне, личность из другого, скрытого мира (Христос, рыбак – апостол, ловец душ), выражающую Божественную сверхреальность.
Относительно этих трех символических ипостасей образа Друда могут быть рассмотрены и другие персонажи романа.
Два главных женских образа, Тави и Руны, противопоставлены друг другу именно по отношению их к Друду. Они тоже могут быть интерпретированы в трех символических планах. Прежде всего, это:
1. Отношение к Друду как к художнику-творцу и к любимому.
Руна жаждет обладать неограниченной властью. Любимый мужчина ценен для нее настолько, насколько его дар способен принести сверхчеловеческую власть и славу. Здесь прослеживается ницшеанская идея о сверхчеловеке. Руна не может любить просто художника-мечтателя: «…во взгляде девушки, смерившем его мгновением холодного любопытства, было нечто ошеломляющее. Так смотрят на паяца» (c. 111); «– Если нет власти здесь, я буду внизу, – с этими словами Руна, оттолкнув Друда, коснулась земли…» (c. 112). Тави, в отличие от Руны, – символ девушки, жены, любимой, идущей за художником-творцом до конца. Она готова разделить его творческий порыв, ничего не боясь и ничего не требуя: «Я ведь нетребовательна; мне все равно; мне только чтобы не было горести» (c.181). Для Тави ценен он сам, и она верит в него и в его дар. Вспомним сцену во время испытательных полетов аэроклуба (c. 144 – 145): только Тави верила, что Друд полетит.
2. В плане «Человек и власть» Руна – символ земного могущества: «Я принадлежу к обществу, сильному связями и богатством; все доступно мне на земле» (c. 99). Она может спасти Друда и может (или думает, что может и имеет право) убить его. Руна хочет использовать дар Друда для достижения полной сверхчеловеческой власти. Тави в этом плане – символ беззащитности перед властью и перед злом, ее легко обидеть. Если бы не Друд, ее погубил бы Торп. Арест Тави говорит о ее беспомощности перед несправедливостью земной власти. А спасение ее Друдом из рук полиции символически отображает идею Спасителя как на материальном, так и на духовном уровне. Но, беззащитная перед властью, Тави открыта, в отличие от Руны, для жизни духовной.
3. Самым интересным и сложным представляется третий символический план, в котором исследуются отношения души с Богом. Через образы Руны и Тави здесь представлено два духовных пути или две разных реакции на то явление, когда душа человека соприкасается с высшим, со сверхреальностью. Образы Руны и Тави символически отражают встречу души с Богом как с Небесным женихом – Христом. Тави – душа, которая принимает Небесного Жениха полностью и не боится пойти за ним или с ним в «Блистающий мир», символизирующий мир духовный, райскую страну. Сопоставим разговор Друда и Тави на маяке и слова популярной христианской песни. В первом случае Друд говорит: «Я зову тебя, девушка, сердце родное мне, идти со мной в мир недоступный, может быть, всем. Там тихо и ослепительно» (c. 181). В песне есть такие слова: «Одинокий в толпе услышал я Голос. Это звал меня Иисус: "Поверь, поверь мне! Пойдем со мной к Райским вратам. Пойду с тобой, не будешь один. К дому Отца я знаю путь. Пойдем со мной, оставь свой страх. Поверь, поверь мне!"» (перевод с укр.). Тави не ставит условий и полностью доверяет Друду, она верит в него (сцена во время полетов аэроклуба) (c. 144 – 145). Друд просто берет Тави, укутывает, как ребенка, и несет на руках в небо. Это перекликается с христианским символом, где Иисус Христос несет на руках овечку – символ души человека.
Намного сложней обстоит дело с духовным путем Руны. Ей, как и Тави, по замыслу автора, выпала великая возможность приоткрыть двери реальности – ее душа соприкоснулась с высшим Божественным началом: «Ты могла бы рассматривать землю, как чашечку цветка, но вместо того хочешь быть только упрямой гусеницей! ... – Если нет власти здесь, я буду внизу, – с этими словами Руна оттолкнула Друда» (c. 112). Ее не интересует дорога в райскую страну, она жаждет власти здесь, на земле: «Клянусь, день этот равен для меня воскресению или смерти... В ней встало подлинное вдохновение власти – ненасытной, подобной обвалу. В забытьи обратилась она к себе: "Руна! Руна!" – и, прошептав это как Богу, села с улыбкой…» (c. 108). Она сказала: «Вам нужно овладеть миром. Если этой цели у вас еще нет, – она рано или поздно появится…» (c. 109). Это выбор ее души. Здесь есть перекличка с идеями Ницше и полемика с ним. Руна мечтает о сверхчеловеке. Друд, обладая сверхчеловеческими возможностями, является персонификацией иного духовного пути, который противостоит идеям Ницше.
Можно проследить в романе Грина и мотив искушения властью. Вспомним Евангелие, где дьявол предлагает Христу власть над миром и этим искушает его ослушаться воли Отца и не выполнить свою миссию. Руна предлагает власть над миром Друду и рисует план, как с помощью его сверхъестественного дара это осуществить. Этим она искушает героя изменить самому себе, своему призванию. Противостояние царства небесного и царства земного проходит через всю историю человечества. Многие теологи считают, что Иуда предал («убил») Христа, потому что понял, что Он не собирается реализовывать мечту о воцарении Мессии в земном, материальном его понимании («Царство Mое не от мира сего», – говорит он Пилату [Ин 18:36]). Нечто подобное происходящему с душой Иуды происходит и с Руной. Ее захватывает величие власти, которую может иметь Друд, а когда он говорит, что его цель в другом, она хочет его убить.
Вместе с тем, путь души Руны сложнее. Описание ее переживаний может быть рассмотрено и как символическое отображение того, что происходит с душой, если она встретила Бога, но не приняла его. Вначале она живет спокойно, и ей кажется, что все в порядке: «Поначалу неизменной текла и внешняя ее жизнь, но, подтачивая спокойную форму, неправилен стал тот свежий, холодный тон самодержавной души, силой которого владела она днями и ночами своими» (c. 147). Потом Друд начинает являться ей, как галлюцинация: «Тогда, с остротой иглы, приставленной к самым глазам, Друд вспомнился ей сразу, весь; высоко над собой увидела она его тень, движения и лицо» (c. 147); «...и вот прямо против нее, помутнев, прозрачной стала стена; из стены вышел, улыбнулся и, поманив тихо рукой, скрылся, как пришел, Друд» (c. 148). Но психиатр Грантом намекает ей, что это не галлюцинация, а реальность, скрытое проявление иного мира: «Если только у вас есть сила, – терпение; есть сознание великой избранности вашей натуры, которой открыты сокровища редкие и неисчислимые, – введите в свою жизнь тот мир, блестки которого уже даны вам щедрой тайной рукой. Помните, что страх уничтожает реальность, рассекающую этот мир, подобно мечу в неокрепших еще руках» (c. 153). Руна везде видит Друда. Это символ того, как Христос стучится в человеческое сердце, Его отвергшее: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною»(10) . Но Руна испытывает только страх и боль, она не открывает своего сердца для Друда. «Помните, что страх уничтожает реальность», реальность иного мира, «рассекающую этот мир, подобно мечу в неокрепших еще руках», – говорит Грантом. Руна пытается забыться в веселье, потом в тяжелой работе, но это не помогает. Как утверждают теологи, занимающиеся христианской антропологией, человек, чтобы не слышать тоску души по Богу, отдается работе, развлечениям, сексу – все это стремление заглушить в душе жажду Бога.
Ключом к символическому языку романа является писание молитвы Руны в церкви. Девушка вспоминает о Боге: «В новой надежде этой, так просто протянувшей ей руку, встретила она как бы старого друга, о котором забыла. Но друг был тут, рядом, - стоило лишь с доверием обратиться к нему. Его голос был так же спокоен, как и в дни детства, - вечен, как шум реки, и прост, как дыхание. Следовало послушать, что скажет Он, выслушать и поверить ему” (c. 157). Тогда Руна идет в храм. Особенно показательна ее молитва перед иконой, изображающей Богородицу с младенцем: «Здесь Руна стала на колени с опущенной головой, прося и моля спасения. Но не сливалась ее душа с озаренным покоем мирной картины этой; ни простоты, ни легкости не чувствовала она; ни тихих, само собой возникающих, единственно-нужных слов, ни – по-иному – лепета тишины; лишь ставя свое бедствие мысленно меж алтарем и собой, как приведенного насильно врага. Что-то неуловимое и твердое не могло раствориться в ней, мешая выйти слезам» (c. 158). «Неуловимое и твердое» мешает ей впустить в себя мир духовной жизни. «Усталая и разбитая, как устают после долгого путешествия, она вернулась домой, спрашивая себя, – стоит ли и можно ли теперь жить?» (c. 159). Если душа встретила, но не приняла Бога, ей ничего не остается, как убить Его в себе. Что и сделала Руна: «Мы возвращаемся к Руне Бегуэм, душа которой подошла к мрачной черте» (с. 185); «Вот все, что надо… сказать об этой крупной душе, легшей ничком» [3,c.192].
В заключение подробнее отметим те моменты, которые позволяют нам рассматривать образ Друда как символ Небесного Жениха – Христа. Уже при
первой встрече с Руной в тюрьме Друд говорит несколько фраз, которые приоткрывают завесу к пониманию его образа как причастного к Божествен-
ной сверхреальности: «Я свободен всегда, даже здесь» (c. 99), – говорит он о тюрьме. «Одно верно: стоит мне захотеть – а я знаю тот путь, – и человечество пошло бы все разом в страну Цветущих Лучей, отряхивая прошлое с ног своих без единого вздоха» (c. 100), – говорит он Руне. Вторая встреча с Друдом происходит в доме героини. Руна «…заглянула в глаза, где, темнея и плавясь, стояло недоступное пониманию. Тогда, во время не большее чем разрыв волоска, все веяния и эхо сказок, которым всегда отдаем мы часть нашего существа, – вдруг, с убедительностью близкого крика глянули ей в лицо из страны райских цветов, разукрашенной ангелами и феями, – хором глаз, прекрасных и нежных» (c. 108 – 109). Как видим, в процитированных отрывках содержится прямой намек на Райскую
страну: это отблеск Рая или символ Рая, путь к которому знает Друд.
Чтобы подчеркнуть, что сверхреальное влияние Друда находится не только в воображении Руны, автор вводит героя, который называет себя «Руководитель». Он старается уничтожить Друда, потому что: «Он вмешивается в законы природы, и сам он – прямое отрицание их. В этой натуре заложены гигантские силы, которые, захоти он обратить их в любую сторону, создадут катастрофы… его влияние огромно, его связи бесчисленны. Никто не подозревает, кто он, – одно, другое, третье, десятое имя открывают ему доверчивые двери и уши. Он бродит по мастерским молодых пьяниц, внушая им или обольщая их пейзажами неведомых нам планет, насвистывает поэтам оратории и симфонии, тогда как жизнь вопит о неудобоваримейшей простоте; поддакивает изобретателям, тревожит сны и вмешивается в судьбу. Неподвижную, раз навсегда данную, как отчетливая картина, жизнь волнует он, и
меняет, и в блестящую даль, смеясь, движет ее. Но мало этого. Есть жизни, обреченные суровым законом бедности и страданию безысходным; холодный лед крепкой коркой лежит на их неслышном течении; и он взламывает этот лед, давая проникать
солнцу в тьму глубокой воды. Он определяет и разрешает случаи, по его воле начинающие сверкать сказкой. Мир полон его слов, тонких острот, убийственных замечаний и душевных движений без ведома относительно источника, распространившего их» (c. 188).
Более подробно символическое значение образа Друда как человека, причастного к высшей, Божественной жизни, раскрывается через молитву Руны: «И здесь … увидела она, сквозь золотой туман алтаря, что Друд вышел из рамы, сев у ног маленького Христа. В грязной и грубой одежде рыбака был он, словно лишь теперь вышел из лодки; улыбнулся
ему Христос довольной улыбкой мальчика, видящего забавного дядю, и приветливо посмотрела Она» (c. 158). Если внимательно проанализировать
видение Руны во время молитвы, то вырисовываются три символических значения образа Друда:
1) Друд – апостол Христа;
2) Друд – сердцеведец;
3) Друд – задает направление компаса, лежащего у ног Христа: намек на то, что он направляет судьбу.
1) Руна видит, как Друд входит в мир иконы в облике рыбака. Апостолы были рыбаками, и Христос сказал им, что сделает их ловцами человеческих душ. Рассмотрим еще описание первого знакомства Друда с Тави: «…за девушкой… наблюдал человек особой, – отдельной от всех, – жизни. Он смотрел на это молодое существо так, что она не могла видеть его, не могла даже подозревать о его присутствии… С неторопливой, спокойной внимательностью, подобной тому, как рыбаки рассматривают и перебирают узлы петель своей сети, вникал он во все мелочи впечатления, производимого на него девушкой, пока не понял, что перед ним человек, ступивший, не зная о том, в опасный глухой круг. Над хрусталем взвился молоток. И он подошел к ней» (c. 122). И тут тоже присутствует образ сети.
Можно сказать, что Друд предстает перед нами в образе рыбака-апостола, «ловца душ».
2) Руна видит, как «… он подал раковину Христу, чтобы слышал он, как шумит море в сердцах» (c. 158 – 159). Друд здесь понимает сердца людей и
доносит их «шум» до Бога.
3) «Затем палец взрослого человека опустился на стрелку компаса, водя ее взад и вперед – кругом. Ребенок посмотрел и кивнул» (c. 159). Компас указывает направление пути. Стрелкой компаса водит Друд. Младенец-Христос согласен с тем направлением, которое он выбрал. Таким образом, Друд задает направление Божественного компаса, то есть
направление судьбы.
Как видим, роман Грина «Блистающий мир» полон сложной символики, которая подлежит внимательному изучению. Многоплановость его символических образов дает возможность прочтения романа на нескольких уровнях. Его можно рассматривать как роман авантюрно-фантастический, который с интересом читается в подростковом возрасте, и как роман социально-философский, поднимающий вопросы: «человек и власть», «художник и общество». И, конечно, более внимательному читателю нетрудно будет заметить, что это роман символический, где через символику образов автор раскрывает сложные подсознательные процессы, исследует внутреннюю жизнь человека, его духовные искания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вольпе Ц. С. Искусство непохожести: Б. Лившиц, А. Грин,
А. Белый. М., 1991.
2. Ковский В. Е. Романтический мир Александра Грина. М.,
1965.
3. Бааль В. И. Творчество А. С. Грина. М., 1978.
4. Кобзев Н. А. Роман Александра Грина (Проблематика, герой,
стиль). Кишенев, 1983.
5. Романенко В. А. Лингвопоэтическая система сквозных сим-
волов в творчестве А. С. Грина. Дисс. … канд. филол. наук. Ти-
располь, 1999.
6. Мазін А. М. Поетика романтичної прози Олександра Гріна.
Дис. … канд. філол. наук. Дніпропетровськ, 2002.
7. Козлова Е. А. Принципы художественного обобщения в
прозе А. Грина: развитие символической образности. Дисс. …
канд. филол. наук. Псков, 2004.
8. Грин А. С. Алые паруса («Блистающий мир»). К., 1990.
С. 64. Далее цитируем по этому изданию с указанием страниц в
скобках.
9. Евангелие от Иоанна, гл. 11, стихи 47 – 50.
10. Откровение Иоанна Богослова, гл. 3, стих 20.
ПАРАДОКСЫ АЛЕКСАНДРА ГРИНА
Работая над "Автобиографической повестью", Грин вспомнил легенды о себе и решил написать к повести предисловие под названием «Легенда о Грине». Рукопись предисловия он отправил критику Ц. Вольпе, но она так и не увидела свет. Ц. Вольпе трагически погибает…
«Да с бесами он говорил много и с ангелами .. , вот и все .. но как скажешь то ! Токмо в форме фантастической во время революционное.. не хочется к стенке то..!»
Один из знакомых Грина.
«С 1906 по 1930 год я услышал от собратьев по перу столько удивительных сообщений о мне самом, что начал сомневаться действительно ли я жил так, как у меня здесь написано. Судите сами, есть ли основания назвать этот рассказ «Легендой о Грине»? Я буду перечислять слышанное так, как если бы говорил от себя. Плавая матросом где-то около Зурбагана, Лисса и Сан-Риоля, Грин убил английского капитана, захватив ящик рукописей, написанных этим англичанином. «Человек с планом», по удачному выражению Петра Нильского, — Грин притворяется, что не знает языков, он хорошо знает их. ...Грин не ограничился одной жертвой. Убив капитана, он убил свою первую жену и бежал с каторги, куда был сослан на 12 лет».
(Вам это не напоминает момент в биографии И.Ефремова о том , что наш Иван на самом деле не Иван , а англичанин Джон , подменивший Ивана и 10 томов уголовного дела на этого самого Ивана?)
Работая над "Автобиографической повестью", Грин вспомнил легенды о себе, рассказанные ему и решил написать к повести предисловие под названием «Легенда о Грине». Рукопись предисловия он отправил критику Ц. Вольпе, но она так и не увидела свет (Ц. Вольпе погиб во время войны. В конце пятидесятых годов архив его — сундук с рукописями был отдан неизвестной женщине. Местонахождение архива пока не установлено).
Литературная судьба Грина сложилась крайне необычно. Имя его никогда не пользовалось расположением критики. До революции о Грине писали мало и, за исключением нескольких статей, пренебрежительно. Его квалифицировали как эпигона западноевропейской приключенческой литературы, плохо владеющего русским языком; беллетриста, чьи сюжеты неправдоподобны, описания свидетельствуют о недостатке культуры, герои ходульны. Имен хулителей уже никто не помнит, они канули в Лету, а имя Александра Грина всегда с нами…
Когда мы начинаем верить писателю?
Похоже, тогда, когда он начинает реально жить в выдуманном им мире. А вот в выдуманном ли ?
Или просто преломленном в нужном отражении , но реальном?
Неважно, документальный ли это рассказ, поэма или фантастическая история. Писателю можно простить даже непроизносимые имена героев, вроде Бам-Грана или Корриды Эль-Бассо у Александра Грина. Куда больше этого нагромождения звуков нас волнуют детально описанные Грином Лисс или зурбаганский порт. Эта вторая писательская реальность завораживает читателя в «Алых парусах», в «Бегущей по волнам», в «Кораблях в Лиссе». Даже юмористический рассказ «Капитан Дюк», написанный в неподражаемой угловатой гриновской манере, убедителен до слёз в тот момент, когда попавший в религиозную секту бравый капитан принимает решение вернуться на свой верный корабль и прикидывает в уме, как он будет проходить опасный пролив. Тут тебе и фарватер в форме гитары, и плоская мель, и сильное косое течение…
Друзья Грина вспоминали, что он мог детально описать любые места своей «Гринландии» вплоть до какого-нибудь пригорка, причём всегда хорошо помнил, на чём остановился, и продолжал рассказ так убедительно, словно эти края существовали на самом деле. У него была своя романтическая вселенная – колонии без покорённых или уничтоженных туземцев, чудаковатые пираты-буканьеры и якорные цепи из чистого золота, две тысячи метров шёлка самого чистого алого цвета, прекрасные девушки, скользящие по морским волнам…
Золото оно и есть золото , чего его пробовать..
Мир Александра Грина – яркий, полный красок, звуков и запахов, света и теней. В нём хватает бед, но он остаётся светлым. Недаром Грина так любил мастер слова Паустовский.
Одновременно с Грином жил и творил Лавкрафт – хотя и не дожил до признания – другой писатель, отличавшийся от русского романтика, как день от ночи. Если Грин понятен и любим на одной шестой части земной суши, то американец Говард Лавкрафт известен куда шире. Стихия Грина – свет, стихия Лавкрафта – темнота. Грин создал утопию, Лавкрафт – ночной кошмар.
(С точки зрения Алхимии Лавкрафт просто жил в другом районе города..)
У Лавкрафта тоже есть свои любимые выдуманные города, которые он описывал не менее подробно, чем Грин – Лисс или Зурбаган. Только города и деревушки Лавкрафта населены ужасами, а названия «Аркхем», «Мискатоник» или «Иннсмут» знакомы практически каждому любителю хоррора. Писатель расположил их в хорошо ему знакомых штатах Новой Англии – Род-Айленде, Вермонте, Массачусетсе .
Страна Лавкрафта существует, подобно Гринландии, причём не только в пространстве, но и во времени. Многие лавкрафтовские персонажи числят в своих предках салемских ведьм или колдунов.
Словно этого было мало, писатель заполнил чудовищами и чудовищными культами гавань Нью-Йорка и подземные туннели Бостона. И читатель снова вошёл в мир, где за старыми кирпичными стенами прячутся гаргульи и адские псы, а из мансарды какого-нибудь ветхого домишки можно шагнуть в иные измерения.
Но и этого Лавкрафту оказалось недостаточно. Он создал Мифологию. Именно так – Мифологию с большой буквы.
Он придумал Ктулху, Древних Богов, Старцев, шогготов, затонувший город Р`льех и – в тех случаях, когда не ограничивался общими словами – описал их так ярко, что Мифология стала общим местом массовой культуры.
Лавкрафт любил подчёркивать непостижимость и многомерность придуманной им вселенной. Однако в повести «Хребты Безумия», где люди первой трети двадцатого века сталкиваются с заброшенным городом Старцев в Антарктиде, артефакты исчезнувшей расы описаны настолько детально, что читатель буквально видит эти туннели, пандусы и художественные рельефы, ощущает запахи, прислушивается к шорохам и свисту, понимает, что там, внизу – неведомая угроза. И вместе с героями спасается бегством, позволив себе – и Лавкрафту – только один взгляд назад.
У Лавкрафта и – частично – у Грина был предшественник и учитель, обладавший потрясающим даром видеть и рассказывать. Это, конечно, Эдгар Аллан По. Жутковатые мотивы По звучат, как мне кажется, в гриновском рассказе «Крысолов», а Лавкрафт и вовсе ничтоже сумняшиеся позаимствовал из романа мэтра «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» крик «текели-ли» для своего шоггота. По был мастером детали. Чего стоит только описание шторма и гигантского водоворота в рассказе «Низвержение в Мальстрем»! Грозовая туча невиданного медного цвета, громадные волны – и гладкие стенки водной воронки, отражающие призрачное лунное сияние… По взял читателя за руку и повёл на рыбацкую шхуну, заставил пережить панику, увидеть застывшие стрелки остановившихся часов, потерять голову и снова обрести самообладание. По утопил читателя вместе со шхуной и братом рассказчика – По спас читателя вместе с рассказчиком, привязавшим себя к бочонку…
Как писал Владимир Набоков, хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее – занятие бессмысленное. Ощутить прелесть книги можно только приняв её законы и условности. Настоящий писатель умеет предложить читателю свои законы так, что читатель их принимает. В этом, наверное, и заключается тайна реальности выдуманных миров.
(ИТОГО:
Итак : все , что хотели сказать литературоведы и биографы мы выложили , передали вам , иногда даже со ссылочками. Иногда комментарии были прямо в тексте , иногда – нет. Грин – видел. Грин чувствовал. Он сложил видение и чувствование в свой мир , бросил в литературу , в жизнь тех , кто не видит и не чувствует , и сказал своему Городу и Стране – живи. И не забывайте , что он сам , по доброй воле , любил говорить о своем знакомстве с алхимической традицией. И она стала жить в нем , в Грине . Значит была живой и сильной! .
НА ТОЙ СТОРОНЕ Лавкрафт , на этой Грин. И это не случайно. Люди стали качественно различны " в массе" как говорил один известный персонаж.
На одной стороне Руна , на другой Тави. Попробуйте сравнить , на мой взгляд это очень интересно.
Прямое цитирование - да мы не испортили ничью большую работу, а вам искать потом искать. Кому интересно.
Но литература не имеет ключей. Она – питание. Она для масс. Она белки , углеводы , жиры складывающие душу. И ещё в ней мало витаминов , которые помогают переваривать это НАШЕ ВСЕ.
Вот маленькая таблетка витамина , которая поможет кому то переварить мир Грина , сделать его своим , частью себя…
Он в словах его жены :
…Смотрю на книгу и вижу на бумаге, которой она обёрнута, моей рукой написано: «А.С. Грин. По воздушным (воздушным – курсивом) замкам моего воображения».