.
ЭПИЗОДЫ ИЗ СТАРЫХ ФИЛЬМОВ (2019)
Автор: Леонид ФОКИН (со страниц А.С. и Пси)
СОДЕРЖАНИЕ
– Белое сено, пахнущее зимним утром
– Не зима, а мука, рассеянная повсюду
– Сочетание камня, дерева, снега
– К бестиарию славянской мифологии
– Будто невидимые священники
– Один. Берег ледовитого океана
– Опять один, встречающий ночь на берегу
– И опять тоже самое
– Увлекательная игра – превращать
– Зачем видеть только черные строчки
– Нет ли где дверей, за которыми
– Тяжелый полумрак, дрожащий свет
===================================_ld_====
***
Белое сено, пахнущее зимним утром, фарфоровые рысаки рядом с чалыми и форелевыми, инцитаты и маренги бьют копытами и фыркают от удивления, наблюдая за тем, как сено становится молочным ручейком, рекой, океаном и уносит конюшню, опустошенным ковчегом за тонкую линию горизонта, к неведомому Арарату, а они остаются стоять среди волн. И волнам в такт приходят в движение фарфоровые, чалые и форелевые шеи вверх-вниз, вверх-вниз. Припадает инцитат губами к ледяной воде, делает глоток, а в это время маренга вдыхает в себя солнечный ветер и бесконечно синее небо. И так раз за разом. И вот уже показались макушки заиндевелых деревьев, крыши домов на пригорке, и вот уже мир вернулся в себя, в запах зимнего утра.
Сёдла в сарае
Мальчишки лепят из снега
Японский мостик
***
Не зима, а мука, рассеянная повсюду, просеянная сквозь ледяное, с мелкой сеткой, сито морозной ночи, сквозь кружковидное дно полнолуния, замешанная со снежным молоком, расфасованная по овальным корзинкам из очищенных стеблей ротанговых пальм, превращенная в растоянное тесто, бережно вываленное сугробами на пергамент опавших листьев, которое почувствовав свободу начинает расти вверх и вширь, вдоль дорог и стен неприметных домов. А потом белый огонь насыщает жаром терракотовый камень и по всем временам голубоглазым белокурым ветром разносится запах сладких сдобных булочек и пышек.
Глаза дочки
Лишь следы на тарелке
от двух пирожков
***
Сочетание камня, дерева, снега. Черные глаза исполинов под белыми неподвижными веками – камни; кариатиды, держащие на сотнях устремленных вверх руках небо – деревья; раскрошившиеся ладони гипсовых барабанщиков и горнистов – снег. Замкнутые в одном пространстве, не находящие друг для друга слов, они стираются временем, исчезают бесследно, в одно мгновение цу-е-фа, не замеченными мальчишками, играющими на интерес.
На камне снег,
на ветвях деревьев
Зимняя пряжа
*** К бестиарию славянской мифологии
Водомерки, примерзшие к стальной воде; лай собак, осыпающийся подтаявшим снегом с крыш; ночные фонари, разжигающие у своих ног белоснежные костры, лишь для того, чтобы их быстрые хамелеоньи языки без устали выхватывали из темноты белых мотыльков, оставаясь голодными, не смея ими насытиться до рассвета. Смешные мысли, похожие на лай водомерок в белом огне зимы, маленькие чудища так и не попавшие в бестиарий славянской мифологии, живут и примерзают в долгие зимние ночи к стальной воде стекол, а мы их всё также кормим с рук своими страхами и надеждами.
В руке снежок
нижняя ветвь рябины
в сугробе
*** Вечерняя служба
Будто невидимые священники идут по заснеженному полю вокруг невидимого храма, не оставляя следов, размахивая кадилами в виде коровьих голов, из чьих ноздрей вырывается белое благовоние. Молочная тишина. Облака, то ползущие по синей траве стадом, то разбредшиеся во все стороны, бросают тени вниз, целясь в невидимые колокола, чтобы первыми возвестить о начале вечерней службы глухим и тихим звоном, о непогоде, крадущейся из чужих стран серым зверем.
На ветке ольхи
Ледяной колокольчик
Дзинь-дзинь.. треснул
*** Гало
Один. Берег ледовитого океана, усыпанный древесной щепой, просоленной и отбеленной холодной водой, щепой высушенной и принявшей причудливые формы.
В полярный день ей можно любоваться и днем и ночью, не теряя хода времени, потому что солнце и есть время – золотая стрелка, превратившаяся в каплю, которая летит над линией горизонта, чертя невидимую окружность, защищающую тебя от вселенской тьмы.
И ты идешь один, поднимая то хвост дракона, то долгий крик птицы, то бивень мамонта... и вдруг своего двойника, потерянного в сибирских реках, разбитого о камни и выброшенного на этот пустынный берег.
И тогда в небе загораются сразу три солнца, три волхва в золотых одеяниях, идущих мимо, проявившихся только затем, чтобы ты поверил в них, а значит и в себя, потому что вера никогда не бывает одинокой.
ледяной ручей
в прозрачной воде
прозрачные камни
*** Рыбий ход
Опять один, встречающий ночь на берегу океана, которая так велика, что дыхание растворяется в ней не успев уловить близкий стук сердца, еще глубоко в груди, в самом своем начале, трусливом как сон лемминга и дорогом как мех песца, почувствовавшего приближение холода и согласие жертвы на ритуал инициации, пока черная вода внутри завязанных глаз прорастает костью рыбы на острие которой Святой Эльм зажигает зеленый фонарик, чтобы в его свете Смутье мог подать кусок черствого хлеба и кувшин воды, но не для того чтобы утолить голод и жажду, а для того чтобы ты встретился с тем, кто вернет тебе зрение в темноте.
Рыбий ход
притоплены поплавки сетей
шаги по воде
*** Следы теней на песке
И опять тоже самое: неведанное не прежде, не теперь моё скучное я, гадающее на прибрежных камнях, щепе и осколках льда о времени смыкания тропы со тьмой, знающее о том, что образ без движения – камень, в движении – море, говорящие о змеях, свернувшихся в кольца и перенесенных взглядом на свежий срез старого дерева, что свободное пространство до рождения новой поэзии, – сова, выискивающая внутри полярного круга свою добычу, а утолив голод и жажду, превратившаяся в красный туман, оставшаяся неуслышанной, а лишь отраженной в темной воде и исчезнувшей за тучами того же самого скучного одинокого я.
След краба
Прячется за третий камень
Мой – за второй.
*** Игра
Увлекательная игра – превращать девичьи косы в растрепанные женские волосы, считать короткие прерывистые вздохи и останавливать счёт на одном глубоком и долгом стоне, сжиматься до мгновения, а потом расширяться до бесконечности, впитывая в себя запахи сладкого пота и травяных духов, замкнутых в четырех прозрачных стенах. Осенний дождь и ветер, то бросают на них, сорванные с тополей и берез листья, заставляя их дрожать и стекать вместе со струями воды вниз, то оставляют в покое, друг на друге соединенными как синее небо дня и черное небо ночи, как две ладони.
Ночные фонари
Отвернулись от меня
темные окна
***
Зачем видеть только черные строчки троп на белом листе снега; брести, словно нищий, сквозь чириканье замерзших воробьев, скрип цыганских ворот, чьи берестяные лохмотья, покрытые инеем, скрывают тексты славян о самой первой осмысленной ими зиме.
Верстовой столб,
ворон, начало метели
всё в сторону солнца
***
Нет ли где дверей, за которыми можно набрать полные карманы крошек тепла, просыпанного на лестничных ступенях у самых стен, выкрашенных синей краской не потому, что моляр думал о небе, а потому что небо тоже иногда прячется от февральской вьюги и тоже собирает крошки тепла, чтобы потом накормить ими зимних птиц
еще один
фонарь рядом с домом
больше не светит
***
Тяжелый полумрак, дрожащий свет, эпизоды просмотренных много раз фильмов, летом о зиме, зимой о лете. от мороза на варежках россыпь блестящих леденцов, от леденца во рту – сладкий дождь, проливающий крупные цветы шиповника, которые так и остаются цвести в кружевах наличников, разрастаясь до светелочных окон, тая на солнце петухами-павлинами и вновь возвращаясь на прежние места оберегами от сглаза перед повтором фильма.
зимнее солнце
кожура мандарина
два узелка