Пока последний из мохо
поёт свою брачную песню,
я ищу в зимнем городе розы,
похожие на сероглазую женщину
с бледной и нежной кожей,
слегка обгоревшей на палестинском солнце.
А последний из мохо всё поёт и поёт
на магнитофонной записи,
сделанной милосердными орнитологами.
Он призывает свою подругу.
Но подруги, как утверждает наука,
не существует -
среди миллиардов существ,
всё ещё обитающих на земле.
А он всё поёт и поёт,
как Орфей, призывающий Эвридику.
Мне хочется верить, что всё же
эти две птички встретятся
где-то
в заоблачных кущах небесных Гавайев.
Потому что для птиц ада не предусмотрено.
И ещё я помню, что первые электронные голоса
загробного мира были записаны орнитологом.
Для меня это далеко не случайное совпадение!
Тем временем русские нигде, никогда не сдаются,
не покоряются даже усталости, даже абсурду -
по обе стороны от заваленных снегом окопов.
И над заснеженными полями,
над рытвинами от снарядов,
над следами от танковых траков
носится забытая,
неслышная никому песенка о «Гренаде».
«Гренада, Гренада, Гренада моя!..
Не надо, ребята, о песне тужить,
Новые песни придумала жизнь…»
Однако новые песни
меня почему-то не утешают.
Последний из мохо…
кремовые розы…
смуглая женщина…
заснеженный город…
Я вижу, как сквозь лица ещё живущих
проступают иные лица.
И странный мужчина -
не из этого мира -
открывает передо мною двери -
одну за другой, одну за другой! -
пропуская в метро,
эскалатор которого
является спуском в иное
пространство.
11.12.22