Я по привычке встал на час пораньше
до пробужденья дома, чтобы снова
удостовериться, что с Ложью все в порядке,
сменили капельницу и крепки оковы.
Я опыт приобрел в привычном деле
тринадцать лет так быстро пролетели,
как захотелось встретиться мне с ней,
и рад был думать: оба мы хотели.
Был в напряженьи при проверке лигатур,
когда наткнулся на оборванную нитку,
и вырвал кляп, не плакала она,
я, как и раньше, продолжал попытку.
Зачем ты называешь меня Ложью?
спросил меня ребячий голос с дрожью,
я поднял взгляд, увидел на свету
покрыты алой язвой ручки, ножки.
Была девчушкой, три - четыре года.
Ремни и цепи у нее всего - то.
Я знал, что не смогу молчать заставить,
схватил я кляп лишить ее свободы
и втиснул в рот ее что было сил,
и дверь закрыл, и дверь закрыл,
и дверь закрыл.
The Lie
As was my custom, I'd risen a full hour
before the house had woken to make sure
that everything was in order with the Lie,
his drip changed and his shackles all secure.
I was by then so practiced in this chore
I'd counted maybe thirteen years or more
since last I'd felt the urge to meet his eye,
Such, I liked to think, was our rapport.
I was at full stretch to test some ligature
when I must have caught a ragged thread, and tore
his gag away; though as he made no cry,
I kept on with my checking as before.
Why do you call me The Lie? he said. I swore:
it was a child's voice. I looked up from the floor.
The dark had turned his eyes to milk and sky
and his arms and legs where all one scarlet sore.
He was a boy of maybe three or four.
His straps and chains were all the things he wore.
Knowing I could make him no reply
I took the gag before he could say more
and put it back as tight as it would tie
and locked the door and locked the door
and locked the door.