Рисунок автора. Карандаш.
Поймали в диком табуне,
Накинули узду и шоры.
И ей отныне лишь во сне
Степей ковыльные просторы
Доступны. Ветер молодой
Играет камышом в прибрежье.
Рождённый Маныча водой
Туман клубит. Там всё, как прежде.
Там остров, воля! Лишь она
Бессильна в накатившем горе.
И с табуном разлучена,
Что безмятежен на просторе.
На волю рвётся дикий нрав
Не в силах разорвать подпругу.
И тренер... Как же он не прав!
Что бег её пустил по кругу.
Вонзились в нёбо трензеля,
Рука крепка и крепок повод.
Копытом взрытая земля
Летит. И хлыст звучит, как довод
Того, что не вернётся вспять
Жизнь заповедная на воле,
И что не суждено гулять
Ей кобылицей в чистом поле.
Промчался год. И вот забег
На ипподроме средь трёхлеток.
Ей накануне снился брег,
Затон и изгородь из веток.
Вожак, что был её отцом,
Не ждал беды у водопоя.
Но брошена петля ловцом,
Внезапно, с ловкостью ковбоя.
Ловец аркан тот затянул –
Ему не занимать сноровки...
Заржал вожак и повернул
Табун вдоль Маныча по бровке.
Всё как тогда... Но в её сне
Петля порвалась роковая.
О счастье! Бегать в табуне
От вожака не отставая...
Ливада, стартовый барьер,
И в гриве шёлковые ленты.
Сорвавшись с места да в карьер
Ушли вперёд все конкуренты.
Она ж упруга и легка
Ноздрями ловит вольный ветер,
Что прилетел издалека,
Где горизонт и чист, и светел.
Замешкалась. И не догнать.
Шесть корпусов – отрыв немалый.
Но поражений ей не знать!
Она покажет бег удалый.
Тот вольный бег, что ей отец
Привил с рождения примером.
Учил он слушать стук сердец,
Сверяя с шагом и размером.
Проснулась в ней донская стать,
К победе волю воскресила,
А с ней желание "достать".
И необузданная сила
Взорвалась у неё в груди.
Вот финиш флагами алеет.
Но есть полкруга впереди.
И время есть. Она успеет!