КОВАЛЕВСКОЙ
… Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья,
С той стороны зеркального стекла…
Всё, что было, при народе
Сказывать не стану –
Я летал не вертолете
И любил Светлану.
И вставали взгляду скоро
С выси голубиной
Златы реки, красны горы
Синие долины.
Мир открыл тугие двери
Непонятной силе,
Все цветы, жуки и звери
С нами говорили.
Шли в рассветных сонных веждах
Пажити с полями,
А еще страна надежды
Брезжила под нами.
Нагота ее небрежна –
Мне на сердце рана,
Мы вели друг друга нежно
Этой ночью странной.
Ах, как мало дней-жемчужин,
Разве час застолья,
Просто Свету вместе с мужем
Видеть было больно.
Мне ли ножки щегольнули -
Даже муж заметил.
Ах, какие были туфли
В Новый год у Светы.
Света – таинство обета,
Имя колдовское.
Днем душа моя согрета
Песенкой ночною.
3.1.1992
Бытовка, темнота, в помаде проводницы,
Они теплы и ждут, как обморока, дня.
По нервам бьет состав, и снег по полю длится:
“Вы любите меня, вы любите меня...”
Придет гулящий день, как солнышком посветит,
И выплеснет любовь - на праздник маеты.
От копоти грубы, вы, как родные дети,
Перед лицом зимы болезненно чисты.
Когда придет любовь и крылья распластает,
Как шприц настигнет кровь по выгибу руки -
Как будто завтра смерть, цветы на грудь роняя
В парадный снег одежд, навыкате зрачки.
Я знаю, все не так, не копоть душу съела,
Не вырваться с колен - да то не нужно вам,
А богом прощены, и нету вам предела,
И дьяволово зло течет по сусалам.
От ласки до вранья давно язык намылен,
И каждому сучку на передок слабы.
Как хорошо, что вас до нашей встречи били,
И будут бить еще потомки голытьбы.
Скорей клади ладонь на жаркие колени,
Пока еще сума, недолго до тюрьмы.
А поезд, как пацан, разбрасывает время
В огромную Сибирь, подальше от Перми.
Январь 1992
ПОПЫТКА РЕВНОСТИ
Ритм больной, перевернутый
Беспомощною рукой.
Рай, навсегда отнятый,
Как матери молоко.
Меты его небесные
Переступи - и страх.
Ведала ли, как тесно
Будет в твоих руках.
Фальшью потери меряли,
Книги несли в костер.
Ты воскресила - первая! -
Косноязычный вздор.
Мерой твоих старателей -
Разве Москва одна? -
Чтобы провинция спятила
От вынутого со дна,
Впалые мысли вогнаны
В косноязычный бред
В зеркале перевернутых
Тоннах твоих газет.
Свердловск, 1992
АВГУСТ
Отзвучали дожди, как горнисты армейских отрядов,
В орудийных салютах, ночной разорвавших экран,
Но по крику трубы из окопа встают в ураган
Бесконечные жизни во времени полураспада.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И металл устает, и, как сон, распадается радий,
Если смерть - это смерть, а не что-то позорней еще.
Но настигнет любовь по регистрам стигийского лада
И дыханьем Самары целует в развалины щек.
Наконец, опадает петля ядовитого солнца,
Все яснее вокруг, и оставил предсмертный звонок
На оскалах тетрадей кресты теоремы Гельмгольца,
И учебная осень свое растворила окно.
1992
Как будто божий суд
И чья-нибудь беда,
Меня к себе вернут
Скупые холода,
И залежи утрат -
Угрюмая тайга,
И синяя тетрадь -
Российские снега.
А здесь в тепле листвы
Валяется каштан,
И, как всегда, правы
Счастливые места.
Париж, октябрь 1992
Вставай, к тебе стучит безумная Елена,
Часы уже спешат, и пять минут прошли.
Мы баловни судьбы, нам правда по колено,
Мы все мечты сожгли, мы все кресты сожгли.
На серых простынях не замолить позора.
Как бестолкова смерть. Вставай, неровен час!
В твою стучатся дверь лихие прокуроры,
Ты больше не уснешь. Ступай, в квартире грязь.
Мы шли по городам, дождя сдвигались стены,
А может быть, пурги. Шли нищие вокруг
Толпы, а впереди безумная Елена
Указывала путь на Екатеринбург.
Устроена душа, как ветви у деревьев
Устроена судьба, как души у деревьев,
Крадется черный дождь в кривые пятерни,
Не разглядишь глаза, нас много, мы - отребье.
Ты плачешь по утрам. Оставь. В крутые дни
Голубушка пурга нас дочиста раздела.
Кто золото возьмет и свой укроет прах,
Жди гостя! Завтра смерть, и нету нам предела,
Мы заняли рейхстаг на верхних этажах.
На верхних этажах злодейки-вьюги белой
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1993
Это было,
Если ты поймешь меня,
В воскресенье,
Где белькантовые Канны,
Возле школы,
В тополиных зеленях
Наши Альпы. Ты не помнишь, донна Анна.
Ну, послушай,
Осень бросила иглу,
Где шагали
Разноцветные Шагалы.
Без тебя мне
И Париж такая глушь,
Отчего же ты писать мне перестала.
На прогулке
В переулках Плас Пигаль,
В Пантеоне,
На кораблике Монмартра
Улыбались
Похороненным богам,
И штыками шевелили динозавры.
Это было
По дороге в Летний сад,
Где звучали,
Как дожди, сонаты Гайдна.
Рассекала
Алой бритвою гроза
На две части каннибалловые Канны.
Но по правде,
Если нам взглянуть назад,
Даже тени
Не увидишь донны Анны...
Это было
В воскресенье, а гроза
Рассекала белокаменные Канны.
Париж, 1993
В этот год - ни разума, ни гнева,
Будто на обочине сорняк,
И глазами Снежной королевы
Смотрит день куда-то сквозь меня.
И когда пришла пора упиться
От такой неслыханной тоски,
Вышел Бог в ежовых рукавицах
И смешал людские языки.
Январь 1994
ИРИНЕ
Где журчанье апреля, где пир без конца,
Где ты, нимфа в одеждах античных,
Что, увидев едва, краску гнал от лица,
Будто вор, залетевший с поличным.
Что во мне наотрез напугало
Нереиду с фригидною душою.
Бледный воин с открытым забралом,
С ним ни злата, ни звезд, ни запоя.
Не кляну как скопцы, я тобой восхищен,
В этом вихре, костре, в этом взмахе,
Бесшабашно шальной, как свистящей пращой,
Как малявинской девкой в рубахе.
Записался мальчишкой Астарте в рабы,
Разменял гром Олимпа на ропот борьбы,
Поломал себе жизнь, как взбешенный луддит.
Я признался в любви. А теперь уходи.
4.4.1994
Так нельзя, не до песен - кругом Бухенвальд.
На пороге зима. Уходи! Это фрицы прорвались к Орлу.
Безобразна любовь. На три буквы разбились слова.
И в атаку на хлеб мародеры бегут по столу.
Схорониться во снах в это время, что хуже войны,
Сны добрее, чем жизнь, там не страшно на вшивой траве,
Пусть торгует Москва, на работу спешат паханы,
И не страшен причесок мадонн маргариновый цвет.
Жирный цвет маргарина не грех по живому мазнуть,
Скоро снова стрельба, скоро лягут в траншеи снега.
Я кричу в телефон: “Мне под Курском прострелена грудь!
Кто еще не вернулся, где Намик, Алеша, Ваган...”
22.8.1994
Который день во рту не утихает горечь.
Ты что-то позабыл, и слово не вернуть,
Что вырвалось из уст ревнивицы Деборы,
Когда она вела бездомных на войну.
Не нужно вспоминать, что хорошо, что плохо.
Как медленно идут в России поезда.
Картошка с коноплей, удержанного вдоха
Поочередный звук и стопочка у рта.
Я здесь остановлю попутную машину
И воздуха вдохну от раннего утра,
Здесь ноют работяг натруженные спины,
И вволю хороша умелая пора.
Краснеет быстро свет, и Вейнингера бремя,
Я так хочу туда, где в рамы светит рай,
Где белый карлик бел и медленное время,
Когда еще летал на черных крыльях май.
Одна - не родилась, а та, другая - где-то,
Посередине - горсть картошки с коноплей.
Безумная гора шагает к Магомету,
А он повернут к ней по-прежнему спиной.
О, только не туда, на карточных гаданьях
Не выстроить дворца, и в гору пройден путь.
Покуда без тебя крутится мирозданье,
Не высказаться вновь и слова не вернуть.
Краснодар-Москва, февраль 1995
БАЛЛАДА О ПОЕЗДЕ
Положи чибон
В пачку сигарет,
Ты садишься в поезд,
Черный драндулет,
В путях разбитых
Хлюпает смола,
Площадей корыта
Дрожат в зеркалах.
Он еще немного,
Как будто прирос,
Проползет дорогу -
Говорящий мост,
Рубежи пролетов,
И простым-проста,
Застучит работа
В его хомутах.
На изгибах рощ
Журавлиный след,
Мчится скорый поезд,
Черный драндулет,
Навуходоносор лысый
Лежать отказал,
Свищет поезд рысью
На Финляндский вокзал.
Горький запах стали
Горящих рельс,
Позади отстали
Рощи в сентябре,
Говорить не можешь,
Как будто беда,
Города похожи,
Да порода пуста.
Если день потрачен -
Какой сюрприз,
Для тебя назначен
Оправданья риск,
Больничных стекол
Перебитый градом квадрат,
В облаках под током
Бубновый Кронштадт.
Июнь 1996
НОВОСТРОЙКИ
Как объяснения в любви,
Идут дожди в народ.
Грязнее смеха тротуар
И недолет
Шрапнели брызг. Но впереди
Теплеет тушь.
Глазами неба погляди
На эту глушь.
Как не любить земного зла -
Ведь ночь в полях.
Склоняют шумно купола
К ней тополя.
В высотных каменных мирах
Без перемен
Гуляют юные ветра
Из деревень.
Июнь 1996