Войдя в чертог песчаных бурь,
не забывай, что слух – оружье,
глаза стоически зажмурь –
чутьё двугорбое, верблюжье,
вдруг уподобившись лисе –
ночному призраку пустыни,
петляя, выведет к шоссе,
к его бурлящей горловине,
а там до волн рукой подать,
чей дух, закованный в железо,
предвосхищает: рать на рать,
проворство против волнореза,
и пусть кружатся миражи
над изумрудной гладью моря,
немедля ухо приложи
к ракушке радости и горя;
пускай прокатятся, как мяч
по барабанной перепонке
и гром невиданных удач,
и скрип фиаско-шестеренки,
и раскаленный бой сердец,
сулящий обморок победы,
и беспардонное «слепец!»
от недоумка-привереды,
то море страждущих – оно
надежд исполнено и дрожи,
вглядись в зеленое «окно»,
и невзначай услышишь: «Боже,
храни...» – кого же? Короля!
А следом пассы марсельезы,
здесь хватит места (вуаля)
и для пиров и для аскезы!
Представь, что труженик Ахилл
под звуки лиры Аполлона
вдохнул неистовство и пыл
в литые бутсы чемпиона!
Ну а Гефест наполнил мяч
огнем стремительной кометы,
что, как Пегас несется вскачь,
опережая глаз дуплеты,
и как итог: испанский бык
сражен ударом львиной лапы,
а сам атласский лев поник
под синим натиском; растяпы!
Сей крик кудесникам мяча
всенепременно адресован,
но кровь не так уж горяча,
да гонор шашечными скован...
Забронзовевший монумент,
и лишь слеза бежит скупая,
сей знаменательный момент
венчает точку; запятая
здесь неуместна, как и то,
что мглистый гений Альбиона,
вооруженный на все сто,
возьмет да скинет синих с трона.
И всё ж царь-битва впереди,
направь же взор туда, где руки
надежно держат шар Земли,
под бой в груди стихают звуки,
и лишь смеется шельма-лис
сухим, песчано-желтым смехом,
не потому ль Уго Льорис
не повстречается с успехом?
Но подними к светилу взгляд
(так восхитительна картина!),
где полубог вершит обряд
на небосводе «Аргентина»!