ОЛЯ
(Попытка эссе с письмами и отступлениями)
4 сентября 2006 года скончалась Ольга Бешенковская – большой самобытный русский поэт. Отношение к личности и её творчеству определяется тем интересом, который не угасает и после физической смерти. У Ольги Юрьевны и по сей день тысячи читателей и почитателей. В августе этого года увидела свет книга, посвящённая памяти Ольги Бешенковской, «И надломиться над строкой». В неё вошли не только подборки стихов поэта из многочисленных её книг, но и отзывы читателей страничек О. Бешенковской на сайтах «Стихи.ру», «Проза.ру», поэтические посвящения, отрывки из эссе, воспоминаний, литературных исследований её творчества.
Алексей Кузнецов
Поэт – что малое дитя
Середина марта 2003-го. Дюссельдорф. Третий Международный поэтический турнир. В задании строчка Бориса Чичибабина: «Поэт – что малое дитя». Президент турнира – писатель Раф Айзенштадт. Во главе жюри – поэт Ольга Бешенковская. Я приехал в Германию меньше года назад и вскоре обнаружил в русскоязычной среде бурную литературную и каэспэшную жизнь с нешуточными разборками и выяснениями отношений. Разборки мне никогда не были интересны, другое дело – концерты, фестивали, турниры… Об Ольге Бешенковской знаю – известный литератор, большой поэт. По окончании подхожу к ней, не без робости вручаю (мол, буду рад, если взглянете) тощую книжицу своих стихов. Через пару дней звонит Ольга. Книжка прочитана, о стихах очень тёплый отзыв. По-детски радуюсь: поэт – что малое дитя...
Чуть позже Бешенковская дала интервью для «Русской Германии», где в ответ на каверзные вопросы корреспондента, типа, «кому и на кой всё это нужно?», защитила и саму идею проведения турниров, и право самодеятельных авторов на самовыражение, заодно сказав много добрых слов об организаторах этого праздника поэзии. А дальше случилось невообразимое – обида организаторов на неё, как я понимаю, главным образом за слова «самодеятельные авторы». Тогда я не знал, что это не первая и далеко не самая страшная обида на неё…
Постарайтесь не портить «Семейку»!
Для кого-то она была Ольга Юрьевна, кто-то был с ней на «ты», у нас как-то сразу сложилось нечто среднее: неизменное «вы», но при этом дружеское «Оля» и «Володя». Так случилось, что в Штутгарт, где жили Оля и её муж Алексей Кузнецов, в 2003 году приехала семья моей сестры с нашей мамой, и я стал частым гостем этого города, что в немалой степени способствовало сближению с Ольгой и Алексеем. Когда я вскоре по приезде надумал издавать альманах для семейного чтения, первая, кому я об этом поведал, была Бешенковская. Её реакция меня обескуражила:
– Вот вы все тут приезжаете, – сказала она неприязненно, – и сразу начинаете издавать альманахи!
Пришлось признаться, что у меня есть немалый редакторский опыт и что в моём родном Донецке я перед отъездом поучаствовал в создании журналов «Родомысл» и «Дикое поле. Донецкий проект», собкором которого являюсь в Германии. Объяснил также, почему хочу затеять это безнадёжное дело, и изложил концепцию будущего издания, попросив у неё, недавно закончившую издавать журнал «Родная речь», совета и помощи. Оля смягчилась и вскоре позвонила мне, предложив назвать альманах «Мишпуха». Название мне не понравилось, к тому же что-то похожее уже у кого-то имелось, но зато оно подсказало идею назвать альманах «Семейка». Название Ольга приняла, как и сам альманах, в котором она все дальнейшие годы принимала самое активное участие. В какой-то газете, давая интервью о литературной жизни иммиграции, она сказала о «Семейке», что это мост между Рейном и Днепром, имея в виду и авторский состав альманаха, и объединительную его политику. Когда я её за это поблагодарил, она сказала:
– Володя, альманах, действительно, хорош. Постарайтесь не портить «Семейку» слабыми вещами!
Я пообещал, стараюсь по мере сил до сих пор. В этой связи хочу поведать случай, который проливает свет на отношение Бешенковской и к себе, и к делу её жизни, помогает понять масштаб её личности.
«Надо готовиться к смерти так, как готовятся к жизни»
Как-то уезжая от сестры, я столкнулся на Штутгартском железнодорожном вокзале с Олей и Алексеем и по их виду понял: случилась беда. И не ошибся. У Оли неожиданно обнаружилась, как это бывает с людьми, не сильно озабоченными своим здоровьем, запущенная смертельная болезнь. Только что Оле сообщили, что жить ей осталось не более полугода (в Германии не принято скрывать от больных страшные диагнозы). Не приведи Бог такое услышать… А услышав, как с этим жить?
У Бешенковской было чуть ли не буквально по Давиду Самойлову: «Надо готовиться к смерти так, как готовятся к жизни».
Не знаю, успела ли она привести в порядок свои архивы (после её смерти для их публикации огромную работу проделал её муж Алексей Кузнецов – честь ему и хвала!), но знаю точно, что она отказалась от начатой было изматывающей химиотерапии, чтобы та не мешала ей работать. В результате составила книгу и написала предисловие к ней о творчестве писателей-инвалидов и чуть ли ни до последних дней писала стихи… А ещё, даже уже не вставая с постели, жадно общалась с посещающими её друзьями, дарила им, как и прежде, своё тепло и внимание. Помню, как во время нашего с поэтессой Таней Ивлевой визита долго нас не отпускала, говорила о поэзии, просила читать ей наши стихи. При этом до конца оставалась женщиной: однажды пришёл её проведать, а она из своей комнаты – Алексею: «Это Володя? Пусть он пока не заходит», и через паузу: «Уже можно». Оказалось, надевала на осквернённую химиотерапией голову парик…
Так вот, об отношении Бешенковской к себе, к делу её жизни и масштабе её личности.
Готовя очередной выпуск «Семейки», прошу у Оли подборку её новых стихов. Получив её лирику, в котором она прощалась с этим миром, обнаруживаю, что два стихотворения в этой очень сильной подборке заметно слабее остальных. Встаю перед проблемой: дать всё как есть или убрать эти два. После мучительных колебаний решаю убрать… Для нормального человека поступок мой выглядит чудовищным (да кто ж из нас, литераторов, нормален?..). И то, что я выполнял завет Оли, и что заботился не только о пресловутой планке альманаха, но и о качестве столь важной подборки, вряд ли может служить оправданием. Благими намерениями, как известно…
Звоню Оле, сообщаю, что хочу убрать из её подборки два, на мой взгляд, слабых стихотворения.
Оля:
– Если вы считаете, что они слабые, убирайте. Ничто не может служить оправданием плохим стихам.
И далее говорит то, что никто другой на её месте, наверное, ни за что не сказал бы:
– Знаете, а ведь и в (звучит название толстого журнала) тоже не взяли именно эти два…
Мастер
Работала Оля много. Стихи, статьи, эссе, рецензии, критические отклики, составление чужих подборок стихов с неизменно доброжелательными (иногда, на мой взгляд, излишне авансными) предисловиями в газетах и журналах. Её творческие вечера становились настоящим событием для любителей поэзии. Во время личных встреч всегда просила меня почитать новые стихи, но сама свои почти никогда не читала. Однажды я попросил её об этом, на что она ответила, что давно не пишется, нового ничего нет, ну разве что вот это… И прочитала очень сильный цикл стихотворений об окружающих её вещах. Я с удивлением заметил, мол, как же не пишется, такие стихи… На что Оля возразила: «Да это я так, чтоб форму не терять…»
На этом можно было бы поставить точку, если б не одно давнее ко мне письмо и не один мой давний долг перед Олей – неопубликованная статья. Об этом ниже. Сначала – об одной её странности.
Оставьте своё сообщение…
Была у Бешенковской одна странность, которую я долго не мог понять. Звонишь ей, включается автоответчик с просьбой оставить сообщение, и только ты открываешь рот, чтобы это сделать, трубку снимает Оля. Спросить, почему так происходит, было неловко, списал это на странность поэта. Лишь позднее до меня дошло, что это никакая не странность, а кошмарная жизненная необходимость: Оля должна была сначала понять, кто звонит, чтобы решить, брать трубку или нет…
А вот теперь – письмо.
«Привет из Штутгарта!»
Володя, привет!
Как дела? Я надеюсь, что у тебя всё хорошо. Последнее время замечаю, как мал круг светлых людей в этом нашем германском – русском мирке. Поэтому бывают минуты, когда кризис среднего возраста вдруг на какое-то время тебя покидает, и ты начинаешь думать о тех, с кем было в последнее время приятно провести время.
В данном случае о тебе. Поводом для таких приятных воспоминаний послужило нижеследующее эссе, вот ссылка http://www.rh-bw.de/Beshenkovskaja/010.htm. Возможно, ты его уже читал, если нет, то прочитай. (Как я понял, на этом, ныне отсутствующем сайте, автор письма прочитал произведение О. Бешенковской «Травля» / Вынужденное послесловие к «Дневнику сердитого эмигранта»/ – ВА)
Случай в «Менестреле» я помню очень хорошо, и помню, что я тогда совсем не понял твоего праведного гнева, так как был совсем не в курсе всех тех событий, которые описываются в этом повествовании, просто интуитивно тебе поверил, и знал, что, если ты так поступил, значит это правильно. Володя, ты был тогда абсолютно прав, и молодец, что не промолчал! Если бы я был в курсе, то тот человек никогда не попал бы к микрофону. Впрочем, он уже давно на клуб не ходит, и как мне теперь кажется, именно после той «оплеухи», которую ты ему красиво отвесил.
Интересно, то, что я прожил в Штутгарте уже 18 лет, из них в течение 16-ти пел песни и организовывал всякие мероприятия, и никогда не думал, что в этом обществе всё так «друстно». Может потому, что мы просто «починяем свой примус», и создали сообщество замечательных людей, в кругу которых тепло и интересно. Но добро должно быть с кулаками.
Удачи тебе! Не болей! И твори на радость всем!
Миша
Неожиданное это письмо от бывшего руководителя штутгартского бардклуба «Менестрель» Михаила Раменского пришло 09.05.2012 – через шесть лет после смерти поэта Ольги Бешенковской. Письмо меня взволновало, и я ответил Мише, что раз он (пусть и через столько лет) понял то, о чём написал, значит, действительно преодолел кризис среднего возраста, и я за него искренне рад.
Письмо Миши напомнило мне ту давнюю невесёлую историю, а также то, что у меня в архиве лежит неопубликованное письмо в газету, защищающее доброе имя Бешенковской… И я понял, что надо обо всём рассказать, и, испросив у автора письма разрешения на его публикацию, принялся за это эссе…
Из неопубликованной статьи «Не могу понять»
Живёт в Штутгарте известный литератор, которого Евгений Евтушенко, составитель антологии «Строфы века», назвал одним из сильнейших современных русских женщин-поэтов. На днях Нью-йоркское издательство, взяв, что сейчас редкость, расходы на себя, выпустило в свет её десятый сборник «Беззапретная даль».
Зовут литератора Ольга Бешенковская. Далее будем именовать её Ольга. Для простоты изложения.
Живёт в Штутгарте ещё один литератор. Тоже, по-своему, известный. Руководит литобъединением. Пишет стихи. Лирику его мне прочесть не довелось, а вот ироническую продукцию я имел возможность услышать в штутгартском бардклубе. Зовут литератора Юрий.
Ну, живут и живут в одном городе два поэта, казалось бы, чего им делить? Ольге и впрямь делить с Юрием нечего. Она, по её словам, в глаза его не видела и стихов не читала. Юрий же Ольгу пристально читает и «горячо любит». Выступая перед публикой, он так и говорит: «А сейчас – пародия на нашего горячо любимого автора!» И зал уже улыбается, ибо ведает, о ком пойдёт речь, и замирает в предвкушении. А вкушает зал такое: «Я, – говорит Юрий, – тоже, как и эта поэтесса, из Питера. Там её, кстати, никто не знает». (Это Юрий об Ольге, чьи произведения не однажды появлялись на страницах журналов «Нева», «Звезда», «Октябрь», о творчестве которой не раз писали журналы «Новый мир» и «Знамя»). «Она, – продолжает Юрий, – там рассказывает всем, как знаменита здесь, а здесь – как знаменита там. (Это Юрий об Ольге, у которой огромное, за тысячу, количество публикаций в альманахах, журналах, антологиях России, Украины, Германии, Франции, Америки). «Я обожаю её пародировать, – откровенничает Юрий, – потому что она пишет свои стихи, напрягаясь так, словно вот-вот пукнет»… Вы наверняка сейчас морщитесь, дорогие читатели, и вряд ли смеётесь. А вот публика в этом месте просто заходится от смеха! Но дальше и ей не очень смешно – пародия слабая и откровенно скучная (на других авторов у Юрия почему-то получается лучше, возможно, мешает ему та самая «любовь» к пародируемому объекту).
Отступление первое
Юрин выпад произошёл за несколько лет до ухода из жизни Ольги Бешенковской и аккурат через полчаса после её ухода из бардклуба вместе с мужем Алексеем Кузнецовым: когда они узнали, что я приезжаю с творческим вечером в «Менестрель», пришли и честно отсидели до перерыва. Помню, как Ольга, прощаясь со мной, грустно пошутила: «Вот ведь удивительно: объяви, что будет вечер поэта Авцена, соберётся 20 человек, а на Авцена, исполнителя авторских песен, придёт 200…»
Когда закончился вечер, я собирался сказать Юрию, что пародия должна быть не слабее, а желательно сильнее пародируемого материала, и что уж точно недопустимо при этом говорить пошлости в адрес объекта пародии. Попытка не удалась – Юрий покинул мероприятие сразу по его окончании. Тогда я поделился этой мыслью во время дружеского застолья с членами клуба, а заодно задал вопрос: почему к Ольге здесь такое, мягко говоря, странное отношение. «Ну вы же знаете, кто она такая!», – ответили мне. «Знаю, – сказал я, – большой русский поэт». За столом повисла пауза, кто-то предложил пустить гитару по кругу, и тема Бешенковской была закрыта. Не желая огорчать Олю, я ей обо всём этом не рассказал.
Через год я снова в «Менестреле». У меня несколько минут во второй части вечера в рубрике «Зелёный микрофон». И только я покидаю сцену, как на неё поднимается Юрий.
Из неопубликованной статьи «Не могу понять»
…Юрий объявляет, что сейчас, как обычно, будут стихи «про нашего любимого автора». Цитирую по памяти начало, далее, уж простите, в пересказе:
А и Б сидели на трубе,
Говорили меж собою
о Мудищеве Луке…
Кто и что разумеется под Б, вам, уважаемые читатели, понятно, а под А (подскажу) имеется в виду муж этой самой Б – Алексей. Суть же виршей сводится к тому, что Б как женщина в большой претензии к своему А как мужчине, а вот Лукой Мудищевым, напротив, весьма довольна за (как бы это поприличней сказать?), в общем, за его большое достоинство и отдаёт предпочтение Луке, а не своему мужу, у которого это достоинство поменьше… Надо ли говорить, что по ходу чтения в зале смех, а в конце – бурные продолжительные?..
Отступление второе
Едва Юрий покинул сцену, к свободному микрофону вынесло меня. (В зале недоумённый ропот.)
– Я прошу, – сказал я, – простить меня за выход без приглашения. Возможно, у вас здесь не принято вступать в публичную полемику, за что я тоже приношу извинения. (Зал притих.) Но иначе я поступить не могу. При мне уже второй раз здесь у вас вытирают ноги о большого русского поэта, живущего в вашем городе и делающим этим ему честь. Это, во-первых. Во-вторых, Юрий, я ещё прошлый раз хотел вам сказать, что хорошие пародии и стихи могут быть злыми, но не злобными и желательно не пошлыми. (Зал выжидающе молчит.) И в-третьих, Юрий, откуда у вас такие познания о том, что делается у Алексея в штанах?! (Зал хохочет – теперь уже над Юрием.)
Схожу со сцены, меня ловит за руку тоже приезжая посетительница клуба:
– Напрасно вы так, Володя! Если бы здесь была Оля, она бы посмеялась вместе со всеми, да и всё…
На что я ответил, что вряд ли, и поинтересовался у девушки, смеялась бы она, если бы со сцены нечто подобное прозвучало о ней…
Из неопубликованной статьи «Не могу понять»
В жизни бывает всяко. Ну полюбил один литератор другого странною любовью. Ну принял как руководство к действию хрестоматийные строчки «У поэтов есть такой обычай, в круг сойдясь, оплёвывать друг друга». Ну… Впрочем, на этом всякие «ну» и кончаются. Ибо ни в какой круг Ольга и Юрий никогда не сходились и не сойдутся – Юрий и впредь обречён произносить свои безответные филиппики за спиною Ольги. Это, во-первых. А во-вторых, и, в главных, – дело не в Юрии вовсе. Дело в нас, именующих себя (часто не без скрытой гордости) русской иммиграцией и даже русской интеллигенцией и… упивающихся приведенными выше Юриными пассажами! Именно на подобную публику рассчитывали те, кто в прошлом году завалил почтовые ящики русскоязычного населения Штутгарта анонимками в адрес Ольги Бешенковской, которые невозможно даже процитировать в силу низкопробности их стиля и оскорбительности содержания. Хочется надеяться, что прямого отношения к написанию этих анонимок Юрий всё же отношения не имеет, чему, как мне кажется, есть подтверждение. Но об этом – чуть ниже. А пока в двух словах о причине столь пристального внимания «анонимистов» к Ольгиной персоне. Для тех, кто не знает.
Лет десять назад Бешенковская, что называется, подставилась по полной программе, опубликовав в журналах «Октябрь» и «Родная речь» эссе «Дневник сердитого эмигранта». В этом большом, многоплановом и, если можно так сказать, многожанровом эссе писатель, прожившая первые три года по приезде в Германию в иммигрантском общежитии, поведала в прозе и стихах о своих радостях и печалях, умудрившись задеть за живое и русских, и немцев, и евреев, по ходу описав не самые лучшие качества и нравы некоторых своих соседей – не называя, впрочем (что важно!), никаких конкретных имён. Автор настолько ярко изобразила жизнь и характеры, что читатели из других городов в своих письмах недоумевали, зачем писатель придумала про Штутгарт, когда всё это происходило в их городах и в их общежитиях! Собирательные образы – приём в литературе известный, а жанр памфлета, который просматривается в описании неприглядных сторон бытия, потребовал от писателя и соответствующих красок. Зеркало, поднесенное ею к глазам читателя, отразило отнюдь не умилительную картину. Вот этого-то долгие годы и не могут ей забыть и простить русскоязычные обыватели города, как те, которым по прочтению «Дневника сердитого эмигранта» показалось, что это именно про них, так и те, кто, по печально известной формуле, эссе не читали, но с их автором не согласны. Очень скоро «сердитая эмигрантка» Бешенковская получила от рассерженных иммигрантов и продолжает все эти годы получать звонки с угрозами, возмущённые письма в инстанции, а теперь вот эти анонимки.
В юности мне как-то попалось на глаза изречение философа Бенедикта Спинозы о том, что, размышляя над поступками людей, он не спешит их осуждать, а старается сначала понять. Постулат этот мне полюбился и не раз потом помогал разобраться в чудовищно трудном явлении, имя которому – человеческие взаимоотношения. Помогал часто, но, увы, не всегда.
Я могу понять чувства тех, кого обидела не злая в жизни, но остроязычная и резкая в своих статьях, а порою и стихах Бешенковская. Могу понять, что у обиженных возникло естественное и справедливое желание разобраться с обидчиком. Но я не понимаю столь очевидной неадекватности ответных мер. Я не понимаю, как можно без устали воевать с писателем целых десять (!) лет! Я не понимаю: дело тут в каких-то особых качествах людей, которые вышли на тропу войны, или причина в известности писателя, ошибочно принимаемой за синоним счастья, и если бы после «Дневника» писательская судьба Бешенковской вдруг не сложилась, то её прегрешения скоро и навсегда забылись бы?
Я могу понять и Юрия. Ревность к чужому таланту – тяжкое бремя! Это разрушительное чувство коварно – оно обоюдоопасно, как для её объекта, так и для самого субъекта. Думается, именно этим чувством продиктованы злые Юрины эскапады в адрес Ольги, именно это чувство погнало его однажды в другой город, чтобы упредить своим выступлением ожидаемую там встречу читателей с Бешенковской, а заодно поагитировать публику не ходить на её концерт. Все это я могу понять. А вот его сотоварищи недавно испечённое письмо в журнал «Нева», я понять не могу. Не понял его и главный редактор журнала Борис Никольский, не привыкший к подобного рода посланиям или уже счастливо отвыкший от них…
«Дорогая Ольга!
На днях вышел пятый номер "Невы" с Вашей (по-моему, очень хорошей, глубоко трогающей душу подборкой стихов). Так что поздравляю и Вас, и себя. Вместе с тем, не могу не поделиться одной странной историей. Недавно я получил письмо из Штутгарта, где два наших бывших соотечественника по собственной инициативе пытались организовать подписку "Невы". И вдруг вот что пишет мне один из них (Семен Раппопорт). Дальше воспроизвожу текст письма дословно: „ ja i Yury Gerlovin sanimaemsja podpiskoi na Vasch zurnal. No nekaja Olga Beschenkovskaja provela akziju protiv podpiski. Negativno otsivajas o NEVE i Vas litschno. Mi poterjali vsech (11 tschelovek) soglasivschichsja“.
Конечно, подобное письмо не могло не привести меня в изумление. Мне кажется, я знаю Ваше отношение к «Неве» и что-то не верю, что оно могло так быстро и так кардинально измениться. Но в чем тут дело? Обычно я не придаю подобным историям значения, однако я всегда слишком ценил и ценю наше сотрудничество, наши отношения, чтобы отнестись к возникшей ситуации со спокойным безразличием.
Всего Вам доброго! Ваш Б. Никольский»
Повторяю, понять это письмо в журнал невозможно, ибо оно вне человеческой логики. 15 лет печататься в «Неве», быть в прекрасных отношениях с редактором и мешать подписке, можно сказать, на свой родной журнал?! Возможно, у Ольги Бешенковской и есть недостатки, но с мозгами-то у неё всегда было всё в порядке.
Впрочем, хотя именно это письмо и было последней каплей, переполнившей терпение и побудившей меня написать эту статью, но как раз оно и навело меня на мысль, что к написанию упомянутых выше анонимок Юрий может личного отношения и не иметь: как видим, он сражается со своим «любимым поэтом», хотя и нелепо, и излишне темпераментно, но всё-таки с открытым забралом. А это слегка утешает! Как и то, что всё же были и в бардовском клубе люди, которые не тащились от антибешенковского стёба; как и то, что далеко не все русскоговорящие иммигранты восхитились обрушенной на них анонимной стряпнёй – долгое время в квартире поэта не умолкали сочувственные, а в редакциях газет возмущённые телефонные звонки; как и то, что «Еврейская газета» выступила тогда в защиту Бешенковской и обронила по поводу её травли своё «златое слово, со слезами смешанное»…
Вот и мне от моего «весёлого» рассказа что-то взгрустнулось.
Я понимаю, господа, что призыв Кота Леопольда «Давайте жить дружно!», – не про нас, иммигрантов.
Я понимаю, что и неиммигранты тоже не сливаются денно и нощно в дружеских объятиях.
Я много чего понимаю.
Но я не понимаю, почему мы не можем жить на земле по-людски?..
Отступление третье
Цитируемая здесь статья готовилась для газеты «Русская Германия». Узнав о том, что я усомнился в причастности Юрия к собственноручному написанию и распространению анонимок, Оля сказала, что она уверена в виновности Юрия, и я должен в статье об этом непременно сказать. Поскольку уверенность не есть доказательство, я напомнил Оле про презумпцию невиновности. На что она сказала: «Ну тогда вообще не надо это печатать!» На том и порешили…
И вот через много лет после её смерти я со сложным чувством своей тогдашней правоты и нынешней вины перед ней решил опубликовать этот материал и всё, что с ним связано.
P.S.
В 2010 году Международная гильдия писателей учредила литературную премию имени Ольги Бешенковской. Случилось это в Штутгарте через 4 года после смерти поэта…
Моё эссе об Ольге Бешенковской, которое, напомню, началось с покаянного письма руководителя клуба «Менестрель» Михаила Раменского, писалось тяжело и долго, и было опубликовано лишь летом 2018 года в журналах «Новый Ренессанс» (Германия) и «Эмигрантская лира» (Бельгия). Тогда же у меня состоялся творческий вечер в штутгартском клубе Алексея Кузнецова «Мы ищем таланты». После вечера я намеревался разыскать Михаила и порадовать его публикацией, в которой шла речь и нём. Перед началом вечера ко мне подошла Валя Билдингмаер, фотограф клуба «Менестрель» и поинтересовалась, знаю ли я про Раменского. Не очень понимая, что именно я должен знать, я неопределённо пожал плечами. В ответ услышал страшное: в феврале Миша умер от оторвавшегося тромба накануне своего 50-летнего юбилея…
Ольга не дожила до премии её имени, Миша не увидел эту публикацию с добрыми словами о нём… Существует утешительная фраза про время, которое работает на истину и всё расставляет по своим местам. Возможно. Вот только дожить до результатов этого, увы, удаётся далеко не всем и не всегда.
2018 - 2023