* * *
Наружу коркой терракоты
из снежной мякоти торчит рябинки лист.
До храма – вот он, в двух шагах. Охота
надышаться, дух перевести.
А воздух льдист,
да так, что перестук стеклянный.
Год выжил из ума. И к январю
я слышу всё яснее голос странный,
чужой, не мой, но им я говорю.
Но им пою, зову и даже плачу…
По-зимнему укутай сорванца,
земля (везде родная); слово – зряче,
утешит его бедного отца.
И самого, поди, какие страхи
теснят увереннее и больней?!
Я пел «в такой же белой горестной рубахе»
и было мне от этого вольней.
И чище в молодости воздух, мы – не чище.
Заметно, нашим детям невдомёк…
Декабрь подслеп, раскис, на ощупь рыщет,
где снег, где грязь и вдоль, и поперёк.