Отшуршала листва, загустела вода,
И не терпит рука жженья первого льда.
Над телами морёных дубовых стволов
Я на лодке скольжу по владеньям бобров.
Там, где груды осин на другом берегу
Непролазной стеной их покой берегут,
Понастроили звери к холодной зиме
Добровольных плотин, не в пример Колыме.
Где-то рядом по хаткам добротным сидят,
Кормят горькими ветками малых бобрят:
Вас и ваших детей в книгу жизни внесли,
А крестьянское племя на смерть обрекли...
Вот плыву я один меж пустых берегов,
Мимо вымерших сёл и творений бобров,
И всё чудится, что в ледяной глубине
Бог, живущий в реке, улыбается мне.