Подборка в литературно-публицистическом, культурно-просветительском и научно-популярном журнале «Звонница», (г. Белгород, Россия), №2, 2022 год, ноябрь, стр. 29.
ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС
Родился в 1954 году в городе Свердловске Луганской области, с 2005 года член Межрегионального союза писателей (Донбасс), лауреат многих литературных премий, в том числе Донецкой областной государственной (2009) и Премии имени А.И. Куприна (Москва, 2022), участник и победитель многих литературных конкурсов. Публиковался в литературных журналах и альманахах России и Донбасса, таких как "Молодая гвардия" (Москва), "Отечественные записки" (Москва", "Небожители подвала" (Москва), "Русское эхо" (Самара), "Гостиный дворъ" (Оренбург), "Огни над Бией" (Бийск), "Северо-Муйские огни" (Северомуйск), "Три желания" (Рязань), "День поэзии ВГУ, LXV" (Воронеж), "Серебряный дождь" (Коломна), "Пять стихий" (Горловка), "Свой вариант" (Луганск), "Сундук" (Донецк), "Многоцветье имён" (Донецк), "Территория слова" (Краснодон) и многих других, а также в сборниках поэзии и прозы.
"КРЫЛЬЯ АНГЕЛЬСКОГО ЦВЕТА"
СТИХОТВОРЕНИЯ
***
Смущаясь, дети попросили:
«Присядь, попей. Припомни, дед –
ты был когда-нибудь в России?
Ведь прожил, чай, немало лет.
Скажи: она вообще какая?
Такие ж хаты ли на ней?»
Ответил дед: «В ней нет окраин.
Земель немилых нет, верней.
В ней было место и Донбассу,
и прерий крымских ковылю.
Я понимал всегда и сразу,
что на Дону её люблю,
что я люблю её на Волге,
и на Днепре, и на Неве,
был не чужим в Москве нисколько,
ведь с детства думал о Москве».
«Ну что молчишь? Ты озадачен?
Бывают лучшие края?»
«Я не молчу. Я просто плачу:
Россия – родина моя».
***
Что нет войны – о том сказал приёмник,
а телевизор скромно промолчал,
но в глубине оконного проёма
разрывы бомб изводят по ночам.
Сосед безногий курит на балконе
и смотрит, щурясь, к северу от нас,
туда, где за Щегловским терриконом
грохочет позабытая война.
Напротив дом. Дырой зияет крыша.
Картина веет чем-то неземным.
Жена уснула. Спит и ровно дышит –
привыкла за все годы не-войны.
Часы на кухне бьют негромко полночь.
Сосед стоит и матом кроет жизнь:
«Я здесь один, придите мне на помощь,
а мне невмочь: мешают этажи.
На край передний к вам я улетел бы
и взял бы в руки верный автомат.
В боях я был, на небе толком не был,
в бреду меня звала оттуда мать».
Он снова плачет. Каждый вечер то же.
Скрипит протез, и дальше – тишина.
Его жена у мамы в Запорожье
и не звонит в Макеевку она.
МАЙСКИЙ ДОЖДЬ
В природе хлябь. Циклона струи
дождём стучат о стёкла окон.
Мы, бесшабашные, рискуем
упасть, снесённые потоком.
Огромный город спит, сутулясь,
обрезав крышами стихию.
Обняв друг друга в дебрях улиц,
горланим песни и стихи им.
И, замолчав, смыкаем губы
весёлым долгим поцелуем.
Растреплет ветер, приголубит –
его восторг ненаказуем.
Пустая улица. Трамваи
стоят и мокнут, безголосы.
Идём и город открываем:
любимы, молоды и босы.
***
С тобой опять мы выберем печаль,
и в Коктебеле, знойном и счастливом,
присядем на Волошинский причал,
остудим пятки свежестью залива.
Затем пойдём по берегу вдвоём –
туда, где старый грек сидит с гитарой
в обнимку, и вполголоса поёт
под окнами пустующего бара.
Застыли капли влаги на глазах,
а пальцы пряди струн перебирают.
Тоску Эллады не пересказать,
как не найти вовек дорогу к раю.
Ты слушаешь, а видишь дальний мир,
где ровно плещут греческие волны,
и веришь: ветер, родом из пальмир,
тебя бессмертной памятью наполнит.
И ты, забыв давно родной язык,
а может быть, его не зная вовсе,
надеешься с достоинством прожить,
ведь кровь об этом эллинская просит.
Твой гордый профиль молод и красив,
и волосы чернее южной ночи.
Окликнуть? Нет, возможно лишь просить –
как божеству оказывая почесть.
***
Мой скромный ангел, странница морей,
ты помнишь переливы птичьих трелей,
скамью на пляже галечном, в апреле,
у двух забытых морем якорей?
Свет рук твоих крылатых акварелен –
такой бывает только акварель.
Я глажу шрам – след бури на крыле
(на море ни минуты нет покоя,
над бездной забывается мирское
и лишь маяк, мерцая на скале,
пластает мир – из туч и ветра скроен –
на жизнь и рифы чёрные во мгле).
А берег манит запахом сосны
из прошлого, не канувшего в лету,
где шорох крыльев ангельского цвета
и старый шрам, заживший до весны...
Твой образ тает, не успев ответить,
зачем на свете ангелы нужны.