Дома зимой, как будто катакомбы,
но только сверху, а не под землёй.
Проехаться меж ними с ветерком бы,
пока мороз не слишком-то и злой.
Ледянка есть, накатано и скользко -
того гляди - уляжешься плашмя...
И хочется, и колется - с наскока,
забыв сказать - Господь, помилуй мя.
Решаешься и едешь, трёшь набойки,
в лицо - крупа, но ты, пройдя проём,
спокойно прогоняешь мысль о Боге,
себе сказав - мы этим и живём,
доверившись инстинктам первозданным,
и чтоб не завелась в душе гнильца,
хотим поближе к Богу, но куда нам.
А снег летит, и кожу рвёт с лица.
***
Без разницы - догнали, не догнали
тебя снежинки, главное, что выпал
скользящий в город по диагонали,
январский снег, колеблющийся вымпел
за мелкие, давнишние заслуги.
В моём дворе тогдашнем - тридцать пятом
на Кирова, со злым котом на люке,
с людьми, что причащались опиатом
в парадной слева, справа и сегодня
в дверях замок - жильцов никто не видел.
Скользящий снег, как будто с неба сходни,
а кот на том же люке, словно идол,
сидит, как тот сидел когда-то, греясь.
А те, кто прежде ампулами брякал,
давно в земле за глупость и за ересь,
теперь здесь каждый каждому - оракул.
И я - один из них, болтун и сплетник,
живущий где-то в царстве тридевятом,
спешу проведать выживших, последних,
над кем не сох патологоанатом -
знаток остывших тел и спец по душам.
Январский снег, давай-ка посигналим
друзьям из детства, медленно идущим
на небо по твоим диагоналям.
***
Вот здесь я жил, и даже не был вне
пределов, обозначенных на картах
в какой-нибудь архивной тишине,
где много деловых и языкатых
работников ножа и топора,
корпящих над проектами в конторах.
Что наша жизнь? Конечно же, игра.
Есть много сцен, участвуя в которых,
мы спрашиваем зрителя - колись,
ну, как тебе понравился сценарий?
Зачем глядеть на мир из-за кулис
под клёкот исполняющихся арий,
написанных, конечно, под заказ
всё в той же тишине рабочих будней.
Ах, сколько нас, толкущихся у касс,
в январский вечер, хмурый, беспробудный.
Достал билет - глотай извечный яд,
важнейшее из всех искусств, искусство.
Во мне воспоминания кровят,
меня лишают сна, сбивают с курса.
Вся жизнь вон там, и вся моя семья,
подвал, я в нём ещё мальчишкой бойким,
заросший двор, где столик и скамья,
где даже доминошники под богом.
Гремят костями - вечер задался -
мороз январский, с неба - снега просо.
И темень, и ещё - фонарь в глаза
отцу во время первого допроса.