Рассказ моей матери Водопьяновой Г.А. (1926-2021),
написанный ею в 1980-е годы.
Страшное это слово – война. Здесь, на Дальнем Востоке, она до 1945 года не касалась нас военными действиями, но легла всей тяжестью военного тыла на наши плечи. Мне было 14 лет, когда началась война, а с 15-ти лет, после фабрично-заводского обучения (ФЗО), я уже работала наравне со взрослыми токарем на Дальзаводе – вытачивала детали к автоматам. Нужно было кормить младших братьев. Мама была болезненной и постоянно работать где-либо не могла. В 1943 году ей сделали операцию, но неудачно. Долго боролись за её жизнь. Врачи освободили меня от работы для ухода за матерью. Она лежала в больнице в течение шести месяцев. Забот мне прибавилось. Нужно было самой вскопать 12 соток огорода, самой заработать картофель на посадку. Я ходила по соседям, копала огороды за семена картофеля. Посадив пораньше свой огород, нанималась к людям копать землю, чтобы заработать что-нибудь из пищи, так как пайкА, который мы получали, хватало на несколько дней, если нет никаких своих продуктов.
Однажды наняла меня женщина-повар копать целину под огород, пообещав расплатиться кашей. Оставив малышей дома полуголодных, я копала целину. Почва у нас каменистая, а целину вообще очень трудно раскопать. Так что к обеду руки мои покрылись кровавыми волдырями-мозолями. В два часа женщина принесла мне чашку перловой каши. Я съела одну третью часть, остальное хотела оставить детям, так как знала, что вечером мне им будет дать нечего. Но она заставила меня съесть всё, сказав, что иначе я не смогу работать, у меня не будет сил. И чтобы, когда закончу работу, зашла к ней на кухню в столовой – она мне даст каши для детей.
До вечера я копала землю, а потом пошла за кашей, но этого повара в столовой уже не было. Мне сказали, что она ушла домой. Пришлось идти к ней домой. Надежда на то, что принесу детям еду, дала мне силы дойти до её дома. А было не близко – километра три. Это сейчас у нас во Владивостоке много автобусов, а тогда мы ходили пешком каждый день за хлебом - с 12-го километра на «Рыбак» (ныне – ост. Постышева). Был ещё один магазин на Второй Речке, но в нём не всегда был хлеб.
Пришла я к повару. А она даже удивилась, зачем это я пришла. Я и говорю: «Ведь Вы обещали дать мне каши для братишек ». Она засмеялась, говорит: «Нет у меня здесь каши. Ничего не могу я тебе здесь дать. Придёшь завтра в столовую, там я тебе дам ». Я ей говорю, что не могу вернуться домой с пустыми руками, там у меня голодные братья. «Ну, а я не могу тебе ничего дать. Я забыла дать тебе вечером каши. Дам завтра, когда придёшь копать землю. А сейчас я могу дать тебе разве только вот это…» И она сунула мне в руки две ржавые селёдки.
Шла я домой, не видя из-за слёз дороги. Всё думала, что же я дам голодным братьям, ведь я обещала им кашу. Да и самой страшно хотелось есть, ладони горели огнём, болела спина. Днём, когда копала целину, всю травку, какую можно есть, я вырывала и складывала в сумку. Это была лебеда, конский щавель, крапива. Набрался порядочный пучок. И я решила, что сварю из селёдки суп. Это придало мне силы, я пошла быстрее.
Дома, открыв дверь, увидела такую картину, от которой у меня захватило дух. Старший братишка (ему было 7 лет) лежал на пороге головой: спал, всхлипывая во сне, лицо всё в слезах. Меньший лежал на кушетке, свесив ручонку, и тоже весь зарёванный. Я подняла братишку на руки, чтобы отнести его на кровать. Он проснулся, и первыми его словами было – «каша, где каша?» У меня захватило дыхание, я не могла сказать – каши нет. Сказала: «Сейчас сварю суп».
Растопив печь, сварила суп и смотрела, как с жадностью едят братья, а слёзы катились у меня из глаз. Совесть не давала мне покоя, ведь я сегодня ела кашу. А дети смотрели на меня и не могли понять, почему плачет их сестрёнка. Почему? Ведь она дала им горячий суп.