Игналина
Нет отвратительнее твари, чем медведка.
Вы видели медведку? Это - ужас.
Мне было девять лет; литовским летом
Копал червей и опрокинул чурку,
А там - она. Огромная, с клешнями
И сложенными крыльями. Подумал:
Зачем медведке крылья под землёй?
На улице у Альгиса (хозяина)
был туалет. Налажен быт литовца!
Покрашен пол, порезана газетка,
И даже над отверстьем крышка с ручкой -
И та напоминала формой… сердце.
Не то у нас в Станках. Там просто яма
В хозяйственном сарае, пара досок,
И курица победоносным кличем
Снесённое отпраздновав яичко,
Нешуточному подвергала риску
С испуга в эту яму соскользнуть.
Как я любил Станки! Река, заречье,
Луга, стога, грибы… когда б не яма
Да комары. В литовской Игналине
Не только больше рыбы в их озёрах,
Но в сосняках их - нету комаров.
Вот почему? Однако я отвлёкся.
Влечёт ребёнка смерть, ещё - уродство.
Заглянешь в дырку под сердечной крышкой -
там от опарышей всё движется, живое
(Но тварь под чуркой всё ж была страшней).
А рядом - на задах, в тюремных клетках
Сидели нутрии и ночью, как младенцы,
всё плакали, а после их сдавали
На мех и мясо, но боксёрша Макси
Нутрятину отказывалась есть.
Вот эти крики - хуже, чем медведка.
Ещё частенько в озере Еврейском
С литовскими мальчишками рыбачил.
Они мне говорили, что фашисты
топили в этом озере евреев…
А впрочем, дети любят и страшилки;
Но рыбы в том Еврейском было тьма -
Встречался даже угорь. Как-то утром
У пирса появился странный дядька;
Он из пакета вытряхнул котят -
Четыре или десять - я не помню,
Но помню, были в разноцветных шубках.
Смотрел зачем-то долго на меня
(Я даже пропустил тогда поклёвку
И ни к селу соврал, что жду тут деда)
«Я их принёс тут, это… искупать», -
Сказал мне дядька, но купать раздумал -
Собрал в мешок обратно и унёс.
Смотрел я вслед: он впрямь какой-то странный,
Не знает, что воды боятся кошки.
Потом поймал плотвицу грамм на триста
Какая радость! Я бежал вприпрыжку,
Собрался чистить всё на той же чурке;
Но нож не мог воткнуть. Как у фламандцев,
Она лежала мёртвой и прекрасной -
Сварить в бульоне, засушить, зажарить
Такую красоту? Пусть лучше тухнет,
Пускай её коснётся разложенье…
Но нет - плотву «в конечном счёте съел».
Ещё на том же месте фехтовали
Мы с девочкой на сучковатых палках.
Я неудачно за неё схватился
(За палку, не за девочку) - остался
Узорный шрам на память - между пальцев,
Там, где на флоте колют якоря.
Теперь, его насилу различая,
Пытаюсь вспомнить день, когда я понял:
Медведка - не виновна, что медведка,
Что для какой-то та, моя, под чуркой
Красивей всех - с блестящими глазами
И крыльями… Не страшен и опарыш,
Тем более, жертвенная нутрия, а смерти
И вовсе нечего бояться. Только люди -
Да, люди с их желанными телами,
Словами, душами, одеждами и прочим,
С их мыслями о Боге и о долге,
О смысле жизни, выборе и дружбе…
(И чем ещё? Забыл, продлите сами)
«Страшнее всех?» - подскажете; не знаю,
Но чёрные, с клешнями и без крыл.