Пробуждается внутренний взор,
и мир вдруг поплыл,
и под лобною костью мечтателя
вспыхнул огонь:
солнца лазури, зеленые вихри, сияние света:
брызжут светила гранатом раскрытым,
подсолнух на площади выжженной кру́жится,
одиночество прозревая,
звука исполнены рощи хрустальные,
волнами, эхом, ответом наполнены,
прозрачностью речи.
Ветер галопом из нёба овсянки
меж стен бесконечных - скакун ли, комета –
ракетой вонзается в ночь,
прямо в сердце ее,
вихря перья, фонтаны, вновь перья,
внезапно факелы распускаются,
свечи и крылья, вторжение белого,
птицы, что с островов прилетели,
щебечут под лобною костью мечтателя!
Глаза лишь открыв, взгляд устремляю в небо и вижу,
как покрывается звездами ночь.
Архипелаги ожившие, браслет островов пламенеющих,
горящие скалы, ваше дыхание слышу,
гроздья оживших камней,
сколько источников, сколько просветов,
сколько косм по спине разметалось тьмы,
сколько рек в вышине, а вдали
журчанье воды у огня,
против тени - света звучанье!
Арфы, множества арф сады.
Но рядом со мною не было никого.
Голая степь: одни кактусы да уисаче*,
да великие камни - разрывает их солнце.
Песни сверчка не слышно,
только известью пахло слегка, да сгоревшею
семечкой,
улочки городка были высохшим устьям подобны,
а воздух разлетелся бы тыщей осколков,
если кто-нибудь крикнул бы: кто здесь?
Холм облезший, застывший вулкан,
камни с одышкою вперемешку –
вот и все свидетели красоты в верхах –
еще засуха, пыль на губах, и босых
ног шепоток по пыли ступающих.
А степи посреди фонтаном окаменевшим
шинуса куст застыл!
Ты поведай, безводье,
скажи мне, выжженная земля,
костей перемолотых полная,
ты ответь, умирающая луна: где вода?
Только кровь вокруг, только пыль,
только ног босых по колючкам след,
да еще тряпье, насекомых харч,
и тяжелый сон в полдень злой,
как касик златой?
Куда делось ржание конское на речном яру
посреди сияния валунов,
где та заводь, а в ней листва плывёт,
крики где людей, по́том ставшие на заре?
Бог-маис, бог-цветок, бог-вода,
крови бог, Богородица,
все вы канули, нас покинули, черепками
оборотились кувшинов
на краю засохшего родника?
Лишь лягуха жива осталась?
Лишь блестит и сияет в ночи мексиканской
лягуха зеленоватая,
лишь один бессмертен
жирный касик Семпоалы?
Растянулся в кровью политой тени толстянки,
двое рабов-сорванцов веерами его опахивают,
крестный ход когда в городишке,
на распятие обопрется, оружие свое и трость,
в боевом облачении,
лик застынет каменной маской,
благовония вдыхает будто
запах пороха от расстрелов,
в выходные у моря в бронированном доме,
любимая рядом в неоне газовых украшений.
Только лишь лягуха бессмертна?
Перед вами холодная злоба зеленая,
ее хвост весь в ножах и осколках,
вот собака и лай ее от часотки,
вот агава молчит угрюмо,
вот опунция ощетинилась канделябром,
вот цветок кровоточит и кровь пускает,
черты его неумолимы и окончательны,
этакое изящное орудие пытки,
вот и ночь острозубая взглядом отточенным
шкуру сдирает кремнем невидимым,
слушай, как клацают зубы полночные,
слушай, дробятся как кости о кости
под бой барабана, человечьей кожей обтянутого,
бьют в него костью берцовой,
под бой барабана в груди,
в него бьют неистово пяткой,
под тимпанов там-там, -
солнце, бре́дя, в них барабанит,
вот царем золотистым пыль поднимается,
танцует, все размывая, одиночный свой танец
и рушится тотчас,
словно дерево, у которого разом отсохли корни,
башня будто, что сносится мощным ударом,
вот мужчина – упал, поднялся, наелся пыли,
тащится еле-еле
тварь человечья, что точит камень,
столетья точит, свет выедает,
вот поломанный камень, надломленный муж,
свет рваный.
Действительно ли разницы нет:
открыть ли глаза, закрыть их?
Мысль зажигает замки внутри,
ибо всё выше и выше мышление иное, без примесей,
сплошной огонь, сиянье,
образа семя – оно подрастает,
становится деревом, мозг взрывает, слово
выход ищет, те губы, что готовы произнести его,
под глыбами погребен древний людской источник,
поверх него столетья камней, годы могильных плит,
минуты навалены толщей.
Ответь мне, засуха, камень,
отполированый беззубым временем, беззубым голодом,
пылью, протёртой столетий зубами,
столетьями голода,
ответь мне, в пыль упавший разбитый кувшин, скажи:
чтобы родился свет, надо ль толочь кость о кость,
человека о человека, голод о голод,
пока не явится искра, крик, слово,
пока не забьет, наконец, родник
и не вырастет дерево с листьями бирюзовыми?
Надо уснуть с глазами открытыми широко,
пусть грезят ладони,
пусть снятся нам сны реки,
как в поисках русла рыскает,
солнца сны о вселенных его,
надо в голос грезить, петь до тех пор,
пока пение корни не выпустит, ствол,
затем ветви, птицами заселенные,
звезды потом,
петь до поры, пока сон
алый колос к жизни не вызовет
у спящего из ребра его –
возрождения колос, женскую воду,
источник для утоления жажды и узнаванья себя,
выздоровления, родник мужчиною становления,
по ночам в одиночестве говорящую воду,
нас призывающую по имени,
источник, слова порождающий: я, ты, он, мы –
под деревом-исполином ожившей
статуи проливного дождя,
затем, чтобы чудные местоимения произнести
и признать в них себя,
сохранив именам нашим верность.
Вспять надо грезить, к истоку,
надо в глубь столетий грести,
дальше, детства за грань,
за пределы начала,
раньше крестильных вод,
к черту снести стены меж нами,
разделенное - вновь спаять.
Жизнь и смерть - не антиподы отнюдь -
два цветка-близнеца на едином побеге,
который суть мы.
Надо выкопать Слово потерянное,
вглубь, и вдобавок наружу мечтать,
ухватить суть ночного тату и полудню
в глаза заглянуть не таясь, его маску сорвать.
В солнечный свет окунуться,
ночные плоды смаковать,
разобрать почерк звёзд и реки,
вспомнить речь крови, прибоя слова́ и земли,
голос тела,
вернуться в исходную точку,
она ни внутри, ни снаружи,
ни сверху, ни снизу, на перепутье -
там, где истоки дорог,
ведь песня света льется словно говор воды,
вода поёт гомоном листьев,
восход переполнен плодами,
день и ночь, примирясь, кроткой текут рекою,
щедро лаская друг друга подобно влюбленным,
единой рекой бесконечной под сводами лет и столетий
плывут чередою сезоны и люди к иным берегам,
к средоточью живому происхожденья,
туда, где концов и начал расплываются грани.
(с испанского)
* Уисаче - акация фарнезианская.
Octavio Paz
Cantaro roto
La mirada interior se despliega y un mundo de v;rtigo y llama nace bajo la frente del que sue;a:
soles azules, verdes remolinos, picos de luz que abren astros como granadas,
tornasol solitario, ojo de oro girando en el centro de una explanada calcinada,
bosques de cristal de sonido, bosques de ecos y respuestas y ondas, di;logo de transparencias,
;viento, galope de agua entre los muros interminables de una garganta de azabache,
caballo, cometa, cohete que se clava justo en el coraz;n de la noche, plumas, surtidores,
plumas, s;bito florecer de las antorchas, velas, alas, invasi;n de lo blanco,
p;jaros de las islas cantando bajo la frente del que sue;a!
Abr; los ojos, los alc; hasta el cielo y vi c;mo la noche se cubr;a de estrellas.
;Islas vivas, brazaletes de islas llameantes, piedras ardiendo, respirando, racimos de piedras vivas,
cu;nta fuente, qu; claridades, qu; cabelleras sobre una espalda oscura,
cu;nto r;o all; arriba, y ese sonar remoto de agua junto al fuego, de luz contra la sombra!
Harpas, jardines de harpas.
Pero a mi lado no hab;a nadie.
S;lo el llano: cactus, huizaches, piedras enormes que estallan bajo el sol.
No cantaba el grillo,
hab;a un vago olor a cal y semillas quemadas,
las calles del poblado eran arroyos secos
y el aire se habr;a roto en mil pedazos si alguien hubiese gritado: ;qui;n vive?
Cerros pelados, volc;n fr;o, piedra y jadeo bajo tanto esplendor, sequ;a, sabor de polvo,
rumor de pies descalzos sobre el polvo, ;y el pir; en medio del llano como un surtidor petrificado!
Dime, sequ;a, dime, tierra quemada, tierra de huesos remolidos, dime, luna ag;nica,
;no hay agua,
hay s;lo sangre, s;lo hay polvo, s;lo pisadas de pies desnudos sobre la espina,
s;lo andrajos y comida de insectos y sopor bajo el mediod;a imp;o como un cacique de oro?
;No hay relinchos de caballos a la orilla del r;o, entre las grandes piedras redondas y relucientes,
en el remanso, bajo la luz verde de las hojas y los gritos de los hombres y las mujeres bah;ndose al alba?
El dios-ma;z, el dios-flor, el dios-agua, el dios-sangre, la Virgen,
;todos se han muerto, se han ido, c;ntaros rotos al borde de la fuente cegada?
;S;lo est; vivo el sapo,
s;lo reluce y brilla en la noche de M;xico el sapo verduzco,
s;lo el cacique gordo de Cempoala es inmortal?
Tendido al pie del divino ;rbol de jade regado con sangre, mientras dos esclavos j;venes lo abanican,
en los d;as de las grandes procesiones al frente del pueblo, apoyado en la cruz: arma y bast;n,
en traje de batalla, el esculpido rostro de silex aspirando como un incienso precioso el humo de los fusilamientos,
los fines de semana en su casa blindada junto al mar, al lado de su querida cubierta de joyas de gas ne;n,
;s;lo el sapo es inmortal?
He aqu; a la rabia verde y fr;a y a su cola de navajas y vidrio cortado,
he aqui al perro y a su aullido sarnoso,
al maguey taciturno, al nopal y al candelabro erizados, he aqu; a la flor que sangra y hace sangrar,
la flor de inexorable y tajante geometr;a como un delicado instrumento de tortura,
he aqu; a la noche de dientes largos y mirada filosa, la noche que desuella con un pedernal invisible,
oye a los dientes chocar uno contra otro,
oye a los huesos machacando a los huesos,
al tambor de piel humana golpeado por el f;mur,
al tambor del pecho golpeado por el tal;n rabioso,
al tam-tam de los t;mpanos golpeados por el sol delirante,
he aqui al polvo que se levanta como un rey amarillo y todo lo descuaja y danza solitario y se derrumba
como un ;rbol al que de pronto se le han secado las ra;ces, como una torre que cae de un solo tajo,
he aqu; al hombre que cae y se levanta y come polvo y se arrastra,
al insecto humano que perfora la piedra y perfora los siglos y carcome la luz,
he aqu; a la piedra rota, al hombre roto, a la luz rota.
;Abrir los ojos o cerrarlos, todo es igual?
Castillos interiores que incendia el pensamiento porque otro m;s puro se levante, s;lo fulgor y llama,
semilla de la imagen que crece hasta ser ;rbol y hace estallar el cr;neo,
palabra que busca unos labios que la digan,
sobre la antigua fuente humana cayeron grandes piedras,
hay siglos de piedras, a;os de losas, minutos espesores sobre la fuente humana.
Dime, sequ;a, piedra pulida por el tiempo sin dientes, por el hambre sin dientes,
polvo molido por dientes que son siglos, por siglos que son hambres,
dime, c;ntaro roto ca;do en el polvo, dime,
;la luz nace frotando hueso contra hueso, hombre contra hombre, hambre contra hambre,
hasta que surja al fin la chispa, el grito, la palabra,
hasta que brote al fin el agua y crezca el ;rbol de anchas hojas de turquesa?
Hay que dormir con los ojos abiertos, hay que so;ar con las manos,
so;emos sue;os activos de r;o buscando su cauce, sue;os de sol so;ando sus mundos,
hay que so;ar en voz alta, hay que cantar hasta que el canto eche ra;ces, tronco, ramas, p;jaros, astros,
cantar hasta que el sue;o engendre y brote del costado del dormido la espiga roja de la resurrecci;n,
el agua de la mujer, el manantial para beber y mirarse y reconocerse y recobrarse,
el manantial para saberse hombre, el agua que habla a solas en la noche y nos llama con nuestro nombre,
el manantial de las palabras para decir yo, t;, ;l, nosotros, bajo el gran ;rbol viviente estatua de la lluvia,
para decir los pronombres hermosos y reconocernos y ser fieles a nuestros nombres
hay que so;ar hacia atr;s, hacia la fuente, hay que remar siglos arriba,
m;s all; de la infancia, m;s all; del comienzo, m;s all; de las aguas del bautismo,
echar abajo las paredes entre el hombre y el hombre, juntar de nuevo lo que fue separado,
vida y muerte no son mundos contrarios, somos un solo tallo con dos flores gemelas,
hay que desenterrar la palabra perdida, so;ar hacia dentro y tambi;n hacia afuera,
descifrar el tatuaje de la noche y mirar cara a cara al mediod;a y arrancarle su m;scara,
ba;arse en luz solar y comer los frutos nocturnos, deletrear la escritura del astro y la del r;o,
recordar lo que dicen la sangre y la marea, la tierra y el cuerpo, volver al punto de partida,
ni adentro ni afuera, ni arriba ni abajo, al cruce de caminos, adonde empiezan los caminos,
porque la luz canta con un rumor de agua, con un rumor de follaje canta el agua
y el alba est; cargada de frutos, el d;a y la noche reconciliados fluyen como un r;o manso,
el d;a y la noche se acarician largamente como un hombre y una mujer enamorados,
como un solo r;o interminable bajo arcos de siglos fluyen las estaciones y los hombres,
hacia all;, al centro vivo del origen, m;s all; de fin y comienzo.