Бархат неба глубже моря, синий,
Песни звёзд летели в заревицу,
Вдохновенье набиралось силы,
Ночь порхала вещей чёрной птицей.
Жизнь вздохнула ошалелым маем,
Значит, время, и у Маши - роды.
Все мы в мае роды принимаем,
Чтобы резать пуповину у Свободы.
И дитя сорвало первокриком
Все завесы и заветы обнажило.
Любовалась Вечность этим мигом,
И в себе себя она прожила.
Роды не в хлеву, они на воле,
Ложе одуванчиков как злато.
Откровение рождается из Боли,
Что прожгла покровы и заплаты.
Плотники - весёлые папаши,
Нянек - семь, дитя опять без лаза.
Вечность круто заварила кашу,
И щепоткой бросила алмазы.
Улица была тем самым Храмом,
Где Дитя встречало фарисеев.
Истины встревоженные граммы...
Каждый через ситечко просеян.
Дальше-больше, вылечишь проказу
И иди по водам, как посуху.
Но Дитя-то выросло без сглазу
И ломало Храм, собравшись Духом.
На осле дешёвых славословий
В Город Вечный по мукЕ да мУке.
Слово распинают вновь, и снова
В крест растут поломанные звуки.
То вино, что было чистоводьем,
Выплеснуто в землю и забыто.
Кровь всегда толпу сильней заводит,
Слово до сих пор к кресту прибито.
Были заповеди - ныне заповедник,
Вход в него по блату и за плату.
С тылу не зайти - повсюду бредни
И охранники в тяжёлых латах.
Здесь когда-то пировали птицы,
А теперь в себе закрылось ложе.
Под забралами тускнеют лица,
Или, это - рожи стали строже?
Снова кровь во имя искупления -
Брызнули закатом раны неба.
Мы живём в эпоху оскопления
И прогорклого до сути Хлеба.
Лазари так жаждут воскресения,
Но неделя кончилась субботой.
Я так верю в вечный Гром весенний,
Не разложенный на правила и ноты!