Башенки с пестрыми флагами, часовые
С дудками розовой меди, лучи поющей,
Бал лебедей шипунов в соцветьях кипрея,
Прыжки водомерок у тростниковой пущи;
My beautiful Kingdom of all alone,
Где-то в тоске тумана стенает слон,
В мягкой земле запечатлевший след,
След ниоткуда и в никуда — наверх
К мягким барханам пыли из влаг земли.
Спрятал пасхальный кролик в ее груди
Под скорлупой растрескавшейся — любовь,
Толстой, но ветроломкой, как птицы той,
Что гнездится на самых острых камнях;
Где голубое солнце сжигает в прах
И забирает воздух в свои уста,
Чтобы в памяти скал не забился страх,
Белый, безвкусный, но осязаем, как
Перья гагарки на молодых руках:
Innocent and vulnerable, but tough.
Chances of gettin’ safe by the end of the day,
Те же, что выпрямить горлышки лебедей;
Варится мысль у побережий Кобе
В стене ледяных облаков, как в небесной утробе.
That’s my favorite thing of being the queen
Крошечного королевства в узоре руки:
Боль одинокого Солнца, что сеет свет,
Где никого нет.
Некогда тело станет тугой кометой,
Что пролетает раз в миллионолетье
Над черепицей той, что не видит неба
И проглядит в очередном рождении,
А поутру возле окон витражных
Вырастут девять подсолнухов, станет в каждом
По моей кошачьей душе, и помнит
Каждый из них loving her, being lonely.
Но не я сумасшедшая, это мир
Выстроен серпантином, и в круговерть
Этих циатиев прописаны мы;
Я вновь предвкушаю конец.