Небо чернеет в окошке фрагментом обугленным,
Давит в священном испуге на стылую почву,
Стёртую до сердцевины людскими недугами,
Рваную без сожалений на мелкие клочья;
Болью, тревогой и всякими подлыми страхами,
Будто коврами, земля равномерно покрыта,
Стонут слоны над измученными черепахами,
Стоны сплетаются тесно в слова-паразиты.
Я задыхаюсь в плешивом игрушечном городе,
Я умираю, как кошка в руках душегуба,
Может, слетятся, как пчёлы на мед, астероиды,
Распотрошив этот грёбаный мир ледорубом.
И разнесутся осколки, обломки и крошево
По закоулкам-окраинам чёрной вселенной,
Чтобы не выглядеть малополезным ничтожеством,
Жуть поглощающим тщательно и внутривенно.
Кости планеты на фоне багрового зарева,
Словно ростки гладиолусов из мертвечины,
После остынут, как в кружке дешёвое варево
С запахом кофе и вкусом горелой резины;
Вспыхнут сверхновые в облаке сора вселенского,
Кличем воинственным встретят их древние звёзды,
Длинным хвостом с ослепительно-рыжими лентами
Хлопнут по небу кометы победно и хлёстко.
Предапокалипсис, в мыслях бредовых отточенный,
Перебираю, как фантики, денно и нощно:
Вечером, утром, в течение плана рабочего
Мозг воспалённый – сомнительный псевдопомощник;
Время стекает мазутом по зданиям каменным,
Дым пробирается сквозь проржавевшие трубы,
Впрочем, гори оно все фиолетовым пламенем,
Может, когда-нибудь кто и придёт с ледорубом.