Вернулся сын с повесткой. Днём
пришла родня, и сельский дом
стал тесен. За одним столом
и старики, и молодые.
Двоюродные две сестры
из Ленинграда и Москвы
со старшими ещё на «вы».
Хотя, конечно, не чужие.
Не «обрусевшие»* пока
ровесницы призывника
впервые видят паренька.
Лишь на вопросы отвечают.
Но каждый жест и каждый взгляд,
о чём мужчины говорят,
убранство дома – всё подряд
запоминают, примечают.
Вот дядя Ваня - весь седой.
Участник Первой мировой.
Не смог в семнадцатом домой
вернуться. Сёстры это знали.
Он оказался в ту войну
вдруг у союзников… в плену.
В Марокко нажил седину,
где русских пленных размещали.
Сегодня дядя Ваня стар.
Когда – то через Гибралтар
везли их в трюме как товар
и в лагерь бросили французы.
Уже не вспомнить всех имён.
Им женщины иных племён
давали хлеб. И выжил он –
стал для "союзников" обузой.
Там было хуже, чем в тюрьме.
Вот выживших на корабле
везут назад к родной земле
помимо остального груза.
Они плывут издалека.
Их ждут леса, луга, река.
И показались берега –
уже Советского Союза!..
А летний дождь опять затих.
И у отцов, и у родных
от глаз небесно голубых
светлее в непогоду лица.
На прОводах у паренька
не будет слёз. Наверняка
«Разрядка» в мире – на века.
Хотя никто не веселится.
Ввернули лампу в сто свечей.
Вино, коньяк – от москвичей.
Хозяин спрашивает «чей»
и водку наливает споро.
Какой – то сельский сорванец
вбил в палку гвоздь, и наконец
добыл с тарелки огурец.
Суёт в окошко палку снова.
Бродили тени по стене.
Беседа шла не о войне,
не о событиях в стране.
О том, что близко, вспоминали.
Расспрашивали о семье,
о новой жизни на селе
и о работе на земле.
Ушедших дружно поминали.
Сидели долго за столом,
и слышен был далёкий гром.
Туман стелился за селом.
Переглянулись сёстры, встали.
Вчера был дождь как из ведра.
Сегодня снова как вчера,
а значит крепко до утра
они уснут на сеновале.
*Не «обрусевшие» - жарг.: не освоившиеся в новой обстановке.